Калина головы не поднимала.

Енька тронул ее за плечо.

Калина с тяжестью подняла потное, глубоко обхваченное зеленой кожей лицо. Зрачки ее расплывались.

— Поезжай, парень. Поезжай, — сказала Калина.

— Чего это ты, Калина? Чего?

— Езжай. Езжай, парень. Пьяная я. Сама до дому доберусь.

— Ты чего, Калина? В своем уме?

Калина присмотрелась и полегчавшим голосом сказала:

— Енька, что ли?

— Знамо дело, я. Вставай, домой отвезу.

Калина тяжело начала подниматься. Енька хотел подхватить ее и помочь.

— Отстань. Не трожь, — строго сказала Калина. — Сама я. Жива, поди, еще.

Она поднялась и пошла к саням. Шла, собравшись всем телом. Шла, подогнувшись, будто в животе у нее сидела пуля. Она медленно и бережно села в сани. Сидела некоторое время отдуваясь.

— Гони в село, — сказала наконец Калина. — В больницу.

— В больницу?

— Гони скорей, да еще торопись…

Енька прыгнул в сани, схватил вожжи.

— Стой-ка, — сказала Калина, — Нет. Не твое это дело, пожалуй. Да и лучше будет так. — Она устала от слов, отдышалась и закончила. — Я сама доеду. Чего уж теперь, в санях ведь я. А ты беги к Марии. Пусть она скорей приходит ко мне… Белья принесет. Да не болтай нигде. Ну, пошибче.

Она тронула коня вожжой и лежа, руки прижав к животу, покатила по ледяной дороге, под небом неистовой синевы, под березами тончайшего белого серебра. И становилась она на этой дороге все меньше и меньше.

Чуть за полдень, сидя за партой, увидел Енька в окно самолет.

Учительница, та самая Анисья Викторовна, рассказывала про Гренландию и Северную Америку, расхаживала перед картой и говорила, глядя на лежащую поперек стола указку. Иногда она брала указку в руки.

«Еще тысячу лет назад на больших длинных лодках плавали норманны в Америку. Сначала они поселились на острове Исландия. Сосланный из Норвегии за убийство в Исландию рыжий норманн Эйрик и открыл Гренландию… А через несколько лет…»

«Странно, — думал Енька, — для чего же все это второй раз открывали? Зачем Колумб открывательствовал?»

Енька посмотрел в окно и тут же перестал думать о Гренландии, Колумбе, Америке: в окне, снижаясь над селом, летел самолет.

— А-а-а… — пропел Енька.

Анисья Викторовна тоже увидела самолет, но продолжала говорить. Самолет приближался, и класс его заметил. Учительницу никто уже не слушал. Все кинулись к окнам. Самолет низко проходил над школой, будто хотел снести нижним крылом всю крышу.

— Ух ты! — еле выговорил кто-то.

— Ведь он садится, — страдальческим голосом сказала Наташа.

Самолет действительно с грохотом снижался за школой.

— Анисья Викторовна! — крикнул Енька. — Можно на самолет глянуть выйти?

Анисья Викторовна хотела что-то сказать, но по коридорам унес грохотали десятки ног из всех классов.

— Катите, — сказала она, махнула рукой и села на подоконник.

Енька бросился в раздевалку. Там уже гудела давка. Раздевальщица тетя Катя ругалась, говорила, что сейчас придет директор, что он запретил. Тогда Енька прямо как был кинулся на улицу и увидел, что самолет уже катится по снегу полем к больнице. Енька свистнул и вдоль ветра на морозец побежал к самолету.

Это походило на психическую атаку. Проваливаясь в снег, поеживаясь под одними рубашками да пиджаками, согнувшись под ветром и широко раскинувшись вдоль сугробов, школьники шли на больницу. Впереди продвигались ребята постарше; поотстав, — младшеклассники, и уже совсем позади торопились и оглядывались девочки.

Возле школы горячились учителя. Они кричали. Они звали назад. Но их никто не слушал. Олег стоял тут же и смотрел на все это шествие. Вслед школьникам смотрела и тетя Катя. Она говорила:

— Пускай бы одевались. Все перезнобятся, изболеют, партизаники. Полпуда одного гусиного жиру изведешь.

— А зачем гусиный жир? — спросил Олег.

— Носы да ухи оттирать. А ты чего же, умник, не почесал? — спросила тетя Катя вдруг сердито.

— Я видел самолеты не такие. Мне бегать нечего, — сказал Олег.

— Ишь ты, — усомнилась тетя Катя. — А я вот и не видела, да не побегу. Толку-то что, летит себе нечистая сила по небесам.

— Сейчас промерзнут и вернутся, — сказала Анисья Викторовна и пошла в школу.

— Надо брать пальто и тащить им навстречу, — сказал директор. — Я приказываю.

Школьники между тем с трудом одолевали снега. Некоторые уже останавливались, топтались, поглядывали назад, словно оттуда, от самолета, по ним стреляли.

Первыми побежали девочки. Они проскакивали в раздевалку, хватали одно-два пальто и торопились назад. Только Наташа еще шла по полю за мальчишками, но и она уже не раз останавливалась. К ней подбежала Зина с Енькиным пальто на плече. Наташа взяла у нее пальто, накинула его на голову и пошла к самолету.