Он хотел начать с анализа политической ситуации, но вовремя передумал. Министр обороны и раньше мало смыслил в политике, а еще реже совался в нее, а теперь он вообще плохо представлял себе, что на самом деле происходит и кто в реальности за всем этим стоит.

— Общая политическая ситуация в стране вам в основном известна, — речь давалась маршалу Советского Союза [12] с трудом.

— Вообще-то не очень, — обронил кто-то из генералов, однако министр даже не поднял головы, чтобы выяснить, кому принадлежала эта реплика.

— Потому и говорю, что «…в основном известна», — проворчал Карелин. Слова он произносил натужно. Его произношение вдруг стало напоминать пока еще не забытую невнятность прежнего генсека. — Поэтому начну с главного, по существу, сугубо и кратко… Президент Русаков болен. Я не врач и в Доросе, в отличие от некоторых, — исподлобья взглянул на главкома Сухопутных войск Банникова, — не был.

На удивление, главком выдержал его взгляд вызывающе спокойно. И даже победно вздернул подбородок, демонстрируя свое пока еще скрытое превосходство.

«Никак пообещали портфель министра обороны! — понял Карелин. — Он давно в это кресло метил, а тут вдруг представился случай занять его сейчас и немедленно».

— Как же он так… внезапно? Президент все-таки. — Теперь Карелин узнал голос главкома Военно-морского флота Росавина. — И вообще, почему я в таком случае не поставлен был в известность? — спросил так, словно перед ним сидел не министр обороны, а его личный порученец. — Все-таки охрану резиденции несут мои корабли.

Маршал угрюмо посмотрел на главкома флота и, словно ни в чем не бывало, продолжил:

— Так вот, в Доросе я не был, но, говорят, что болен Президент серьезно. — Министр натужно прокашлялся, налил себе минералки и смочил уже не поддающееся ему горло.— Но поскольку политика — это не наше с вами армейское дело, то и рассуждать-мудрить по этому поводу не будем.

«А ведь он дает понять, что не очень-то верит в болезнь Президента», — понял Росавин.

Адмирал флота [13] только вчера справлялся у своих, как там Президент, как-никак резиденцию в Доросе действительно прикрывают с моря корабли Черноморского флота, поэтому сам Бог велел… Так вот, сказано ему было: «Наблюдаем: купается, плавает. Прогуливается по прибрежной полосе». Поэтому спрашивается: что же такого вдруг могло произойти с генсек-президентом, который под вечер еще совершает заплывы по августовской теплыни, а ночью уже, видите ли, до недееспособности болен?! Конечно, жизнь есть жизнь, но и морские офицеры тоже не первый день палубу топчут…

Карелин, сказал себе адмирал, предлагает нам правила игры: верить тому, что говорят, и делать то, что требуют. Так оно в принципе и должно быть в армии. Но не в случае с отстранением от должности Президента и Верховного главнокомандующего.

— Так что же дальше? — вновь не удержался Росавин.

— Обязанности Президента пока что, как и положено по Конституции, будет исполнить вице-президент Ненашев. А там разберутся. Но, пока они будут разбираться, нам с вами уже приходится принимать те меры, которые следовало бы принять уже давно. То есть в стране пора наводить порядок.

— Точно, — поддержал его главком ПВО Сосновский. — Пока терпим весь это розгардияш, зря время упускаем.

— По мерам — нет вопросов, — согласился генерал армии Михайлов. — Хотя, конечно, при нынешней ситуации в республиках, с их национал-демократическими движениями…

— Все, что сейчас нами будет предпринято, — продолжил маршал Советского Союза, — следует воспринимать лишь как патриотические усилия военных по спасению Союза, социализма, Отечества.

Карелин умолк и тяжелым, безнадежно грустным взглядом обвел своих главкомов. Никогда еще генералы не видели своего «маршала маршалов» таким угрюмым и обреченно-жалким. А ведь они уважали своего министра не только по должности. Профессионалы высокого класса, они искренне могли подчиняться только человеку своего круга, хоть немного да превосходящего их в профессионализме и в жизненном опыте.

Так вот, их маршал принадлежал именно к таким людям. Его министерско-маршальский жезл был окаймлен блеском фронтовых орденов, что само по себе в их решительно омоложенной генеральской среде с каждым годом ценилось все выше.

— Так все же… что произошло с Президентом? — вновь первым решился нарушить затянувшееся молчание адмирал флота.

Ему почему-то очень больно было наблюдать, как грозный министр, который всегда держал своих главкомов в «повышенном служебном рвении», теперь окончательно сник. А тут еще чутье адмирала подсказывало, что, независимо от исхода всей этой истории с «чрезвычайкой», их танки, вся эта стальная лавина на улицах Москвы, маршалу маршалов уже не простится. Уйти «подобру» старику теперь явно не дадут.

Министр с легкой досадой взглянул на адмирала, пожевал, — как это делал Мюллер-Броневой в фильме «Семнадцать мгновений весны», — нижнюю губу и, очевидно, мысленно послав его к чертям собачим, спокойно, устало ответил:

— Полагаю, что-то серьезное. Иначе вся эта дребедень не заваривалась бы. Однако прямо говорю: толком пока ничего не знаю. По крайней мере знаю не больше вас.

— Но все же вошли в состав Госкомитета по чрезвычайному положению, — с легким укором уточнил Росавин.

— Вошел, — вынужден был признать маршал. А немного помолчав, сокрушенно добавил: — Как видите, согласился, поскольку по должности положено было.