Наша встреча накоротке – в ВТО – и Вы сказали: «Не понимаю, зачем хорошему артисту становиться режиссером?» Это были хорошие слова. Из всего хорошего я умею извлекать пользу, но мне нужен процесс, я должен сам через что-то пройти, чтобы проверить теорию практикой…

Когда пришло время Высших реж. курсов и меня стали учить какие-то дуболомы, которых я не уважал и не смогу никогда уважать, – я не выдержал. Кроме того, я понял, что в этом болоте легко потерять себя, свое, свою индивидуальность, стать исполнителем чужой музыки. Я снова ушел и снова остался со своими мыслями, идеями, со своими Олешей и Платоновым, Толстым и Чеховым, Шекспиром и Достоевским, Фальком и Мане, Моне и Колтрейном, Гиллеспи и Шоу, Лермонтовым и Пушкиным – и всеми моими любимыми мертвецами.

Через два года мы с Вами встретились опять… Шла репетиция. Это был Тургенев. Потом был Ваш разбор, и я вдруг понял, что режиссуре нельзя учить, что режиссером, как и артистом, нужно прежде всего родиться. «Да, – подумал я, – вот режиссер, с которым я могу идти дальше».

И вновь последовало Ваше предложение – работать вместе, я согласился и на следующий день репетировал Беляева. Роль эту не любил и не люблю, потому что она не моя…

Теперь – что касается коллектива. Я столько его наелся в бытность свою в «Современнике», да еще все это в соусе единомыслия – что мне до конца жизни этого кушанья хватит.

Я люблю работать много и хочу, но между «хочу» и «могу» – космическое расстояние… Дело, дело и еще раз дело! Вот мой лозунг. Все остальное – суета. Все эти хождения в гости, беседы об искусстве с коллегами, взаимное восхваление – от неуважения друг к другу. Всему этому – грош цена… Я с большим трудом от этого освободился – и возвращаться к этому не хочу. Хочу играть, хочу писать, рисовать и – думать. Хочу идти дальше, и слава богу, что судьба столкнула меня с Вами. Я понял, что Вы – мой режиссер и не дадите мне успокоиться как артисту, но что касается моих человеческих качеств, то… Тут уж я останусь таким, как я есть, со всеми моими пристрастиями и комплексами.

С уважением Ваш Олег Даль. 7.03.78».

Эфрос еще раз перечитал письмо. Олег и тут не изменил себе. Вот есть актеры-пешки. А Даль сочетал в себе и очень серьезную личность, самостоятельную, гордую, непокорную, и актерскую гибкость, пластичность.

Впрочем, почему же Даль в прошедшем времени? Да потому, что для Эфроса и Малой Бронной он уже перевернутая страница, как в «Журнале Печорина». Ушел в Малый… Совершенно непонятный шаг. Сначала Анатолий Васильевич думал, что все это просто прихоть недисциплинированного артиста. Но теперь понял: он просто не находил своего места, вот и метался… А корни его непослушания уходят в максимализм его взглядов на искусство. Он ненавидел себя, когда изменял этому максимализму…

Радзинский рассказывал, как встретил Олега на улице, спросил: «Как же ты ушел, не попрощавшись с Анатолием Васильевичем, даже до свидания ему не сказал?» – а он ответил: «А надо?».

– Хорошо, что я успел с ним снять фильм «В четверг и больше никогда», где мы так дружно работали, – говорил Эфрос. – Теперь говорят, что он замечательно снялся в «Утиной охоте» по пьесе Вампилова. Эта роль как раз для него. Лучше Даля Зилова никто не смог бы сыграть. Вообще мало актеров, про которых можно сказать, что они уникальны. Каждый немножко на кого-то похож. А Даль уникален.

Валентин Гафт присоединялся к мнению режиссера: «Даль в «Отпуске в сентябре» – кто еще мог так ЭТО сыграть? Больно… Я не знаю – как смотреть?! Таких актеров сейчас нет – я не вижу!»

А поначалу, зная особое отношение к Далю со стороны киноначальства, хитрый режиссер «Охоты» Виталий Мельников долго тянул с утверждением исполнителей, хотя только Олега видел в главной роли. Приехал к актеру. Даль встретил его прохладно, иронично и даже раздраженно: «Ну, и что вы от меня хотите?». Мельников объяснил. Олег спросил: «Будем пробоваться?» – «Нет, завтра же, минуя Северную столицу, выезжаем в Петрозаводск и начинаем». После паузы Даль произнес: «Понимаю. Тактически это совершенно правильно».

Для Мельникова Зилов Даля был живым воплощением классического «лишнего человека» русской литературы ХХ века. С обостренным чувством справедливости, постоянным желанием открыто и честно делать свое. Любая замаскированная ложь, которую он чувствовал на интуитивном уровне, ужасно его раздражала. Героя Даля, сочетавшего грубость с нежностью, бесчувственность с тонкими чувствами, полную глухоту с абсолютным слухом, критики сравнивали с Есениным, душевной трагедией поэта.

По окончании работы Олег написал: «Долго и много говорить не приходится. Хорошо! Мой Зилов – хорошо! Ну, вот так пока…» А в своем последнем письме Мельникову он тепло вспоминал о картине, надеясь, что вместе они еще поработают. Но на полях нарисовал своего Зилова, а от него к верху страницы вели человеческие следы, туда, где виднелась могила…

«Утиная охота», трансформировавшаяся в телеверсии Виталия Мельникова в «Отпуск в сентябре», долго валялась на студийной полке. Напрямую картину не запрещали, просто говорили: «У нас пока нет повода, чтобы выпустить ее на экран».

Когда режиссер Алексей Симонов приступал к работе над фильмом «Обыкновенная Арктика», отец – знаменитый писатель Константин Михайлович Симонов порекомендовал ему попробовать на главную роль Даля. Симонову-младшему эта идея поначалу показалась еретической, но все же он решил рискнуть. И не пожалел: «Он вошел в роль сразу и сидел в ней крепко, уверенно, как опытный кавалерист в седле. Мне нечему было научить Олега, скорее, приходилось учиться у него. Он в своем деле был гораздо больший профи, чем я в своем. Даль был, пожалуй, самым выдающимся профессионалом, с каким мне довелось работать…»