— Почему ты ничего не сделаешь с эйтнами?

— Например? — холодно спросил Эран.

— Неужели тебя все устраивает? — возмутилась я.

— Нет, — воин мрачно посмотрел на меня. — И потому во главе хранительниц была поставлена эйтна, не носящая в себе тени. И ты стала свидетельницей того, к чему это привело.

То есть эйтна-хассаш не имела тени? Так вот почему она не была изуродована. Но как тогда она могла стоять во главе эйтн? И тень, метнувшуюся за ней следом, я определенно видела! Столько вопросов. Я решила начать издалека:

— Как вообще вы допустили появление эйтн?

Эран потянулся ко второму бокалу, осушил и его, затем отодвинул тарелку, тщательно вытер руки, направил на меня мрачный взгляд и ответил:

— Когда мы появились на Энастане, на десять воинов приходилась одна способная дать потомство женщина. Местные женщины не годились не только для того, чтобы вырастить наших детей, но и гибли после первого же слияния. На тот момент договор с шейсами был единственным способом выжить и сохранить адекватную ситуации численность.

Из всего этого я зацепилась за последнюю фразу.

— Адекватную ситуации численность? — осторожно спросила я.

Повелитель Иристана безразлично ответил:

— Против нас была целая планета.

— Чем же вы так не понравились местным жителям? — Да, не удержалась и даже съязвила.

— Все просто, — Эран пристально посмотрел мне в глаза, — местные оказались не в восторге от того, что нам нужны были их женщины.

Эх, нет Микусика, она бы заценила романтизм ситуации — пришельцы основывают лагерь и начинают воровать женщин, прямо как в старые добрые времена освоения космоса. Прямо — ух. Наверное, и сражения были, и невероятные истории любви, и…

— Ты улыбаешься, — заметил повелитель Иристана.

Пожав плечами, ответила:

— Просто представила себе, как воины верхом на животных нападают на селение, хватают самых красивых девушек и увозят в закат. Первобытная романтика.

Следующее, что я увидела, — была широкая ухмылка Эрана и блеск обещания в синих глазах.

— Э, нет! — воскликнула я, мгновенно догадавшись, что конкретно мне обещает этот взгляд.

— Забавно, что ты считаешь романтичными условия на грани выживания, — отметил воин.

Я улыбнулась и попыталась объяснить:

— Так это же самое интересное, Эран. На грани выживания, на острие ножа, в состоянии постоянной готовности дать отпор — все инстинкты обостряются, отпадают надуманные проблемы и сложности. Захватывающее состояние, согласись.

Он кивнул, затем, как-то странно улыбнувшись, спросил:

— А когда идешь к цели?

— Да, примерно такой же адреналин, — согласилась я. — Но с целью проще — ее требуется достичь, и только.

— Ты рассуждаешь не как женщина, а как воин, — задумчиво заметил Эран.

Я широко улыбнулась. А воин добил:

— Но ты все равно женщина, и менять свое решение я не собираюсь, Кира. — Прямой взгляд синих глаз и сказанное с ледяным спокойствием: — Ты можешь идти к цели, можешь взорвать мой дом, тебе даже дозволительно продолжить эксперимент с эйтнами, я препятствовать не буду. Но ты не встретишься с матерью до тех пор, пока не примешь дар моей жизни. Это мое решение. И если оно поставит меня на грань выживания, — жестокая усмешка, — что ж, я последую твоему совету и буду искренне наслаждаться пребыванием на острие ножа.

Да, никакой мягкости — холодный синий взгляд с прищуром, жесткая и непримиримая позиция. Похож на адмиралов — те тоже вот такие, жесткие, не прогибающиеся даже по требованию сенаторов Галактики. Вот только адмиралы обычно имеют основания придерживаться жесткой тактики.

— Эран, а что не так с этим даром жизни? — прямо спросила я и посмотрела на него.

Воин взгляд не отвел, но в глазах промелькнуло нечто странное, чуть виноватое, после чего повелитель Иристана вдруг словно ожесточился и ответил так же жестко:

— Полагаю, мать ничего не рассказывала тебе о традициях и особенностях Иристана.

Можно было бы вступить в дискуссию, но я просто кивнула, подтверждая его слова.

— И о правящих ты ничего не узнала, находясь на Иристане?

Я вновь кивнула.

Эран рассмеялся. Смех, правда, вышел невеселый какой-то, горький даже, и оборвался он внезапно. А затем воин резко выдохнул, несколько секунд смотрел в окно, словно подбирая слова, и произнес:

— Ты — мое сердце, Киран. Все, что ты чувствуешь, — ощущаю и я. Злость, недоумение, досаду, растерянность, готовность сражаться, бешенство вчера ночью и ненависть, едва я к тебе прикоснулся. Мы — тары, мы не испытываем эмоций до тех пор, пока не обретаем свою единственную.