Шрифт:
— Просто мотался по жаре… и коньяк. Просто хочу спать.
— Но у тебя, кажется, было время выспаться, — возразил Майкл. — Мы не виделись две недели, я безумно скучал. И кажется, меня нельзя упрекнуть, что я требую слишком много…
Игорь закусил щеку изнутри, чтобы удержать нервное подергивание мускула возле рта. Врачи говорили, что со временем тик пройдет, но пока с этим ничего нельзя сделать. Малер нарастал ритмично, как зубная боль, как известия о покушениях, смертях, арестах.
Только классическая музыка, новости и криминальная хроника, дома или в машине; всякий раз, когда он приезжал, кого-то убивали. Игорю не пришло бы в голову сопоставлять эти факты, если б не услышанный случайно обрывок телефонного разговора. Сам не зная зачем, он спросил:
— А когда ты снова полетишь в Нефтеюганск?
На секунду лицо Майкла окаменело, затем брови поползли вверх.
— Дорогой мой мальчик, ты, кажется, сегодня лично встречал меня с рейсом из Лондона.
— У тебя наклейка на чемодане.
— Видимо, тебя нужно похвалить за наблюдательность, но я просто взял из шкафа старый чемодан, — проговорил Майкл вкрадчиво. — Ты прекрасно знаешь, мой милый, что я давно не был в России. Нас с тобой там никто не ждет, вернее, ждут серьезные проблемы… Которые я пока что не могу решить.
— Ты поэтому такой нервный?
Несколько секунд Майкл смотрел на него немигающим взглядом, затем ответил:
— Все же рано или поздно придется сказать тебе… У меня есть новости. Георгий Измайлов, видимо, скоро выйдет из тюрьмы, хотя и не должен был. Видимо, он смог откупиться от предъявленных обвинений, в России это происходит на каждом шагу.
Игорь почувствовал себя как обездвиженный больной, который вдруг смог дотянуться до стакана на тумбочке. Но стакан уже падал, расплескивая воду.
— Не думаю, что он будет интересоваться нашими с тобой обстоятельствами, но все же нельзя исключать, например, что он попробует с тобой связаться, — продолжал Майкл, не сводя с Игоря пристального взгляда. — Впрочем, исходя из того, что за два года он ни разу не пытался навести справки, а в тюрьме его посещал родственник очень молодого возраста… двоюродный племянник или что-то в этом роде… Я вижу, ты огорчен?
— Мне все равно, — перебил Игорь. — Мне холодно, я иду в дом.
Он поднялся в свою спальню, накинул на плечи одеяло, встал к окну, слушая море, всей душой чувствуя растерянность. Думая о том, что нефтедобытчик, может быть, по вине Коваля умирающий сейчас в московской больнице, ощущает тот же холод и страх.
Майкл, уже надев пижаму и возвратив на лицо очки, вошел и негромко упрекнул:
— Ты снова куришь. Я думал, мы не будем возвращаться к этой неполезной привычке.
— Просто пара сигарет сегодня.
— Уже гораздо больше.
— Все сосчитал?..
— Я ничего не считаю, мой дорогой. Ты прекрасно знаешь, я готов исполнить любой твой каприз. — Майкл опустился на колени, обнял Игоря и прижался головой к его животу. — Потому что я счастлив с тобой, как чудище из сказки «Аленький цветочек». Если ты меня покинешь, я умру на этом острове от тоски.
Отвыкший от спиртного, Игорь чувствовал странное искажение мира. Голова с рыжеватыми волосами вдруг представилась ему большим шерстистым насекомым, которое вцепилось в пах. Он оттолкнул Коваля и зашел в ванную, хотел задвинуть стеклянную дверь. Но Майкл последовал за ним, с виноватой улыбкой на лице, спрятав руки в карманы пижамной куртки.
Закрыв глаза, Игорь встал у стены, позволив ему приблизиться, прижаться тщедушным телом. Как всегда немного влажные, сначала нерешительные пальцы начали ощупывать плечи, шею и грудь, потом спустились ниже, действуя все настойчивее.
Зная, что услышит в ответ, Игорь все же попросил:
— Не надо.
— Почему?
— Я правда устал.
— Ты такой красивый. Я все сделаю сам…
Еще на террасе, у бассейна, Игорь почувствовал, что больше не может выносить звук его вкрадчивого голоса, что вот-вот сорвется и что Майкл ждет этого с болезненным любопытством. Все эти два года Игорь старался перебороть физическое отвращение к человеку, который так много для него сделал, и часто ему казалось, что Коваль насмешливо наблюдает за его внутренней борьбой. Но в эту секунду привычная неприязнь, перелившись через край, вдруг обратилась в кипящую ненависть.
— Ты можешь хоть раз оставить меня в покое, если я прошу?! — воскликнул он, отталкивая настойчивые руки. — Да, ты меня вылечил, спас, потратил кучу денег! И сейчас я живу за твой счет! Только ты меня не предупредил, что я за это должен отрабатывать по графику, под Малера, как взносы по кредиту! Всю оставшуюся жизнь! Потому что ты-то никогда не умрешь!..
— Ты очень несправедлив. — Лицо Коваля снова изображало страдальческую маску. — Я много работаю, прохожу неприятные медицинские процедуры и поддерживаю себя только тем, что дорогой мне человек ждет меня в нашем доме… Да, я люблю тебя, и я хочу заниматься с тобой любовью, пока еще не начал умирать фактически…