– На руку? – спросил Нестор и приложил выше локтя, соизмеряя диаметр.

– На хвост, – улыбнулся Кир. – При выходе из Раджаса, будучи еще Нагом, надеваешь на тело. Происходит ментальная сцепка Наг-анна и сознания Нага. Наг-анн не будет виден – материально он не существует во Взвеси. Как и Наг, он здесь, во Взвеси, дремлет. Но Наг пробуждается в момент опасности. И, пробудившись, управляет Наг-анном по своему усмотрению, без участия человека.

– Я что, могу перевоплотиться несознательно?

– Нет, спонтанной трансформации не происходит, но подсознательно ты будешь пользоваться способностями Нага, его интуицией, частично – мощью и скоростью реакции.

– Кого «его»? – Нестор не совсем понял. – Наг – это я. И я – это Наг.

– Трудный вопрос, – Кир даже нахмурил брови, показывая, насколько вопрос «трудный». – Никто не скажет, – да и вряд ли кто знает, – где заканчивается человек и начинается Наг. Главное, что тебе даже не придется думать. Наг в тебе почует опасность, выхватит, образно говоря, Наг-анн и сотрет угрожающую тебе цель. Повторяю – временно сотрет.

– Как это будет выглядеть со стороны? Как в старом вестерне?

– Никак. Со стороны это будет выглядеть никак. Даже аннигиляцию цели никто не заметит, поскольку для всех наблюдателей (кроме тебя) этой цели попросту не существовало никогда.

– То есть на курок жать не нужно? – решил окончательно уточнить Нестор.

– Нет, – твердо заверил Кир. – На спусковой крючок жать не нужно.

Нестор по-прежнему осторожно взял со стола Наг-анн. Оружие оказалось легким, почти невесомым. Раструб плавно скользнул в нагалище и, уютно устроившись там, невинно заснул. Нестор попрощался с Наставником и, воспользовавшись одним из бесчисленных маршрутов, таким, который позволял избежать встречи с Зоенькой (хватит на сегодня), вернулся на Кисельную, 8.

Соня и Фея уже были дома. Они только что открыли калитку, как раз в тот момент, когда Нестор возник рядом с забором из муравейника у куста смородины. Голый.

– Ах! – всплеснула руками Фея. – Какой милый! Обожаю сюрпризы!

Девушки переглянулись, затворили калитку и крадучись направились к Нестору, замершему в нелепой позе. Как же не любил он неловкие ситуации! Он даже забыл о прохладе осеннего вечера. Девушкам тоже было наплевать на температуру – они скидывали с себя по дороге одну вещь за другой. Высокие и острые каблуки их туфель чуть проваливались в рыхлую землю садового участка, девушки старались ступать на носочках, отчего их походка казалась еще более кошачьей.

– Зачем? – Нестор даже попятился, но застыл, поцарапав сразу обе ноги, одну – о куст смородины, другую, до крови, – о куст крыжовника.

– Глупенький! – пропела Фея. – Если женщина и мужчина остаются под одной крышей – нет других вариантов!

– Ну, или женщины и мужчина за одним забором, – исправила Соня. – Сути это не меняет.

Нестор почувствовал почти одновременное прикосновение сразу четырех ладоней.

– Колючки на кустах, – успел предупредить он. – Берегите чулки.

Подумал же он о другом: «Так вот ты какой, бхаратанатьям, танец баядеры!».

Уроки по истории было вести сложно. Сумбур, воцарившийся в мире, проникал в будни обычных людей. Этот сумбур как бы создавал точку притяжения, к которой стремились все, даже самые, казалось бы, отвлеченные разговоры. Все, что вслух произносили взрослые в домашних беседах, дети приносили в школу.

Даже самые маленькие ученики говорили о политике, о войнах, о революциях, о ситуации в мире, в стране, в городе. Дети цитировали новости, рекламные плакаты партийных кандидатов, резкие суждения родителей. Разгорались споры, конфликты и даже драки.

Самыми проблемными были пятые, шестые и седьмые классы. В начальной школе дети прощались с осенью, устраивали выставки, готовились к зимним утренникам. В старшей школе царила любовь – тут уж было не до политики. А вот в десять-тринадцать лет так хочется выглядеть взрослым, говорить, как взрослый, вести себя, как взрослый. Своего ума пока еще нет, зато есть отголоски родительских рассуждений.

Нестор преподавал историю – предмет, не обладающий математической точностью, зато насыщенный великими амбициями; предмет предвзятый и ангажированный даже при самом нейтральном изложении.

Часто, очень часто вспоминал теперь Нестор слова Бенедикта Спинозы о том, что «знание исторических рассказов и вера в них весьма необходимы толпе, способность которой к ясному и отчетливому пониманию вещей незначительна». Даже само название предмета «история» не оставляет учителю возможности приводить сухие даты, имена и события. История в самом естестве своем нуждается в экспрессивном содержании.

В период смут любая сила, добирающаяся до власти даже в своем маленьком княжестве, жаждет наполнить это историческое содержание той экспрессией, которая внесет «правильный» диссонанс в и без того незначительные ясность и отчетливость понимания вещей.