— Хто таки, га?! — грозно повысил голос, приблизившись.

— Дядя, топал бы ты своей дорогой, — миролюбиво предложил Ванько, передавая мальчика спутнице. — Тебя это колышет?

— Ты гля! — завёлся тот, снимая с плеча винтовку. — Ще й одгавкуеться… А аусвайс е? — Клацнул затвором, ткнул стволом. — А ну-ка уперёд!

— Документы, что ли? Щас покажу.

Схватив ниже мушки, отвёл ствол кверху и с силой рванул на себя. Винтовка выскользнула из рук полицая, сам он сделал несколько неуклюжих шагов, будто его сильно толкнули сзади, и растянулся во всю длину. Но ещё раньше тишину ночи вспорол резкий хлопок выстрела. Разом в нескольких местах всплошно залились собаки, заплакал испуганно Валерка.

Опрокинув пытавшегося подняться, матерящегося мужчину на спину, Ванько тюкнул его затылком об дорогу; тот затих. Скомкал упавшую с головы мягкую фуражку и на всякий случай затолкал ему в рот. Его же брючным ремнем туго стянул ноги. С мешка (в нём оказался ещё тёплый подсвинок) сдёрнул завязку и скрутил ею руки незадачливому блюстителю «нового порядка». В кармане пиджака случайно нащупал две обоймы патронов, сунул в свой. Поднялся, огляделся — ничего подозрительного. Ударом о дорогу отшиб приклад и швырнул винтовку в огород. На всё ушло не более пяти минут. Затем пересадил вусмерть перепуганную Тамару со всё ещё плачущим Валеркой через забор, перемахнул сам.

Огород оказался запущенным, поросшим бурьяном и мелкой акацией. Помня, что она забыла либо просто не успела обуться, предложил, забрав малыша:

— Цепляйся на меня сзади, перенесу, а то назагоняешь в ноги колючек. Хватайся за шею.

То ли не придя ещё в себя после испуга, то ли не решаясь «хвататься», но та медлила. Чтоб не терять времени на уговоры, он подцепил и её под мышку и отпустил только у прорехи в противоположной стороне забора. Очутившись на параллельной улице, долго бежали, пока не наткнулись на лавочку. Присели — перевести дух, успокоить малыша, сориентироваться.

Обласканный сестрой, тот вскоре затих. Ущербная луна, выглянув ненадолго из облака, вылоснила стекла хаты, стал различим пустырь в конце улицы. Свисток паровоза помог определиться: они были на выходе из станицы.

Злоключения дня — а для Тамары они начались на полсуток раньше и были неизмеримо более мучительными — под конец измотали даже Ванька. Что же до девчонки, то у неё недоставало уже никаких сил нести снова раскапризничавшегося братца, который ни в какую не желал ни засыпать, ни находиться на руках у незнакомого дяди.

— Слышь, Тамара, давай оставим его у моей тёти, — предложил он, уже в который раз передавая ношу сестре для успокоения. — А то как бы он не подвёл нас при переходе на ту сторону станции. Тётя живёт недалеко отсюда.

— Боюсь, он устроит такое ревище, что она с ним намучается. Разве что и мне с ним остаться.

— Оно бы можно. Но я опасаюсь, и за вас, и за тётю: полицай уже, небось, очухался, утром его развяжут, он поднимет хай — и весь этот куток наверняка тщательно обыщут. И искать будут не его, а тебя да меня. А насчёт рёву… ты не знаешь мою тётю Мотрю: она детей больше самой себя любит и найдёт подход к любому малышу. Давай-ка его обратно мне — уже вроде успокоился.

Тёткин пёс (его года три назад сосунком подбросили на территорию элеватора, Ванько выпоил его из бутылочки с соской) встретил их у двора, напугав спутницу.

— Не бойся, не бойся! — успокоил её Ванько. — Он не укусит. Жучок, эта девочка со мной!

Последнего можно было и не говорить, так как пёс давно усвоил: если с его хозяином пожаловал кто-то ещё, значит, он тоже свой, и не то что кусать — тявкать не положено. Свою радость он выражал солидным потягиванием и пофыркиванием, словно как раз перед этим в ноздрю ему забралась некая букашка. На стук в ставню послышалось:

— Кого там носит в такую пору! Чего надо?

— Тёть, это я, Ванько.

Знакомо скрежетнул засов, скрипнула дверь.

— Батюшки! Пошто так поздно — что-нить случилось? Ой, да ты не один!..

В комнате, засветив семилинейку, взволнованная тётя первым делом подошла к гостье с малышом. Тот настороженно переводил глазки с незнакомых людей на непривычную обстановку. Поняв, что произошло что-то ужасное, она без лишних расспросов тут же взяла его, положила на диван, распеленала. Ребята с жадностью набросились на воду, а она хлопотала:

— Моя ж ты красотулечка! Не хнычь, мой маленький… э, да мы мокренькие!.. Чьи ж мы, такие хорошенькие!..

Утолив жажду, племянник вкратце рассказал о случившемся.

— Звать его Валера. Мог расплакаться и выдать нас при переходе через путя, — этими словами закончил.

— И правильно сделали, что занесли ко мне! Переночевали б и сами, а завтра посветлу оно и безопаснее.

— Можно бы, но я ведь утром как из дому. Мама, небось, переживает.

— С утра?! — ужаснулась тётя, занимаясь малышом. — Да она там, бедная, с ума сходит!.. Томочка, моя ж ты детка! — досмотрелась она, управившись с дитём. — Платьице-то на тебе — совсем порватое. Куда ж в таком-то? Осталась бы у меня.