Это одобрение пастора взволновало нашего парня-великана. Сейчас, сейчас он вернется домой и расскажет матери о том, что случилось. И тут слезы радости обильно потекли по его лицу.

Неожиданные слезы и всхлипыванье Осмунда развеселили всех конфирмантов. И даже Абрахам добродушно усмехнулся, увидев улыбку на лице пастора.

Абрахама в общем радовали его отличные отношения с пробстом Спарре.

Он испытывал страх лишь тогда, когда задумывался о тех словах, какие ему надлежало сказать матери в день конфирмации. В этот торжественный день мать потребует правдивого ответа и, конечно, сразу поймет, что у него на душе. Абрахам много раз представлял себе будущую сцену этого разговора и про себя бормотал те слова, какие он должен будет произнести перед матерью. Подготовка к конфирмации никак не могла настроить его на серьезный лад и глубоко захватить его, а ведь в разговоре с матерью ему ни в коем случае не удастся отделаться общими фразами.

Между тем время шло, и приближались пасхальные дни.

Абрахам все более убеждался, что Брок неплохой товарищ. Оба они дружили теперь с выпускниками, которым предстояло сдавать экзамены на аттестат зрелости. Все эти парни курили, поигрывали в карты и по вечерам гуляли по улицам с полувзрослыми девицами.

К Абрахаму они относились с уважением и даже почтительно. Этот их младший товарищ импонировал им своей едкой насмешливостью, какая появлялась у него взамен заглушенного стремления к оппозиции. Свое остроумие Абрахам постоянно оттачивал и в области религии и во всех сколько-нибудь серьезных вопросах. Дома и в школе он вел себя смиренно и кротко, но в тесном товарищеском кружке его трудно было узнать: он издевался решительно над всем, с чем сталкивался.

Такое ироническое настроение Абрахама веселило Брока и не раз заставляло его чуть ли не падать от хохота. Это воодушевляло Абрахама и еще в большей степени усиливало его насмешливость, которая никого и ничего не щадила, когда он мог дать себе волю.

В четвертом латинском классе долгое время ходила по рукам карикатура, нарисованная Абрахамом, — она изображала ад, где преподаватели Олбом и Борринг поджаривали друг друга на огне. Вокруг них в диком танце кружились советник Мадвиг и Эрик Понтоппидан.

Однако положение Абрахама в школе весьма упрочилось. С преподавателями он вел себя почтительно и даже иной раз льстиво, что умилостивило всех, и даже Олбома, который простил ему «дьявола». Впрочем, ректор продолжал еще хмуриться, когда речь заходила об Абрахаме.

Что касается профессора Левдала, то за это время он сблизился с сыном и даже по воскресеньям совершал с ним длительные прогулки, во время которых беседовал с мальчиком как со взрослым.

Это происходило по двум причинам: отцу хотелось окончательно завоевать сердце мальчика, а кроме того, профессора что-то угнетало в его личной жизни, и поэтому он стремился почерпнуть силы в общении с бодрой юностью.

Между сыном и отцом возникли отличные отношения и даже такое доверие, которое позволяло Абрахаму откровенно рассказывать все, о чем он прежде бы умолчал.

Так, например, однажды Абрахам — наполовину против собственной воли — рассказал отцу об одной недавней школьной истории. В классе было разбито окно. Все ученики знали, что окно разбил Мортен Крусе. Однако никто не пожелал выдать его, когда ректор спросил об этом. В этот день Брок отсутствовал по болезни, и, таким образом, Абрахам Левдал находился в классе на положении первого и, так сказать, образцового ученика.

Ректор был возмущен и раздражен упорным молчанием класса. В этом он усматривал упрямство и даже, пожалуй, сговор не выдавать виновного, а такие вещи приводили его прямо в бешенство.

И вот ректор, подойдя к Абрахаму, крикнул:

— Берегись, Левдал, вторично провиниться в непослушании! В тот раз тебе сошло это, но теперь, я говорю, бойся повторения! Отвечай немедленно — кто разбил стекло?

Профессор Левдал, которому Абрахам рассказывал эту историю, не без страха прервал сына. Он спросил его:

— Надеюсь, ты ответил ректору?

Абрахам, смутившись, сказал отцу:

— Да, пришлось ответить.

— Ты сказал, что стекло разбил Мортен?

— Да, потому что он ведь это сделал.

— Ну и правильно. На твоем месте было бы безумием промолчать. И в особенности в такие дни, когда ты готовишься к конфирмации.

Помолчав, отец добавил:

— Конечно, есть люди, которые болтают всякий вздор, когда речь заходит о том, что нельзя предавать своих друзей и т. п. Но ты не обращай внимания на такую восторженную болтовню. Наш первейший долг — во всем слушаться своего начальства. Именно это качество является высшей добродетелью каждого порядочного молодого человека. Ну, а тот, кто заступается за злодея, — сам становится таковым. Нет, уж лучше разоблачать виновных и зло. Этим ты принесешь пользу и себе и окажешь содействие истине.

Некоторое время отец и сын молчали. По потом отец, как бы между прочим, сказал:

— Эту историю ты не рассказывай своей матери. Это не предмет для разговора с ней.

Абрахам промолчал, опустив глаза. Но и профессор Левдал, посоветовав сыну утаить от матери эту историю, не взглянул на него. Получалось так, что у них уже были тайны от матери. Впрочем, одобрение отца успокоило Абрахама, и поэтому он не стал размышлять о том, что мать, вероятно, иначе отнеслась бы к этому школьному происшествию.