Перед ним явственно показался образ жены – жирной коровы. «А мне вот такая досталась. Хотя пару лет назад она была ещё ничего, толстовата малость. А сейчас делай вид, что мне такие по вкусу. А такие, как он, выбирают. Теперь за всё поплатишься».

– Послушай, лейтенант, – с недостижимой высоты развязно чвянькнул побитому. – Ты в ГАИ, что ли, набрался дерзости, вскакиваешь. Запомни. Вы там взятки берёте и там вы начальники для этого дерьма, кто на машинах ездит. А мы с такими боремся.

Представил, как тот сдирает с него три шкуры на дороге за непристёгнутый ремень. За что они там ещё докапываются? В голову ничего не лезло, но всё равно он – заклятый враг. «Похоже, когда, может, машину и приобрету, тоже натерплюсь от них».

– Наш отдел образцовый по раскрываемости. С нами по-человечески, и мы по-человечески. Ты мужик нормальный, мы сразу заметили, – на попятную пошёл опер, вспомнив об офицерском достоинстве. – А что поколотили, ты не обессудь.

Он подошёл вплотную.

– Ты извини нас, мы не хотели, – изо рта пахнуло гиеной.

В ту же секунду лоб притворившегося мента врезался в нос стоявшего перед ним парня. Одновременно с хрустом коленка ударила в пах. Мент обрадовался, как ловко он усыпил бдительность этого чумошника.

Несмотря на такой натиск, парень, пересиливая боль, в бешенстве схватил за горло нападавшего. Он понимал: если сможет удавить его – резонанс будет. Он хотел и желал только этого и давил, давил пальцами на горло, мечтая о счастье – удавить его. В какое-то мгновение всё бы решилось, наручники не мешали ему. Из сдавленного горла шли звуки лопавшихся пузырей и хрипы. Испуганный внезапностью и решимостью опер ослабел и превратился в кишмиш, успев подумать: «Надо сильней бить, а я-то его жалеючи, а он вон как! А эти тоже хороши, давайте быстрей! Не видят, что сил у меня нет». И поплыл.

Парень сник раньше. В его глаза давили чьи-то пальцы, он чувствовал жёсткие и грязные ногти, во рту чужие пальцы залазили внутрь и раздирали щёки надвое. Чей-то согнутый локоть на шее сцепился замком, шея захрустела, голова выползала с треском, словно намыленная.

Очнулся от ударов и боли во всех суставах. Все пальцы на руках и ногах ныли – они были сломаны.

Когда тащили в камеру-бокс с наглухо закрытой дверью, дежурный отдела из-за пульта ошарашенный спросил:

– Что вы с ним, хуже чем с террористом? Не дело так расправляться с человеком, – сам при этом оглядел плюгавых сослуживцев: ни лица, ни рожи.

Ему показалось, что после этого окажись кто-нибудь из них с ним в спортзале во вторник или пятницу на футболе, так он так бы припечатал к стене или двинул локтём, что до самой пенсии, выслуги своей запомнили. Он бы такую преступность им показал. Обиженных каких-то набрали. В ответ услышал:

– Не террорист, хуже. Главное, что сознался.

В победоносном голосе слышались оправдательные нотки.

«Сознался, сознался. По морде бы тебе двинуть». На подсознательном уровне у дежурного имелась неприязнь к работе дознавателей и к ним самим.

Капитан обдумывал о времени своего дежурства. Видимо, сегодня ЧП. «Парни-то, вроде, гаишники, не бывшие. Зверски, конечно, с ними. На вид нормальные. Один просил потихоньку позвонить домой или на работу. Десять тысяч обещал, потом и двадцать, вполне серьёзно».

Капитан глянул на решетчатую дверь пустующей камеры слева перед дежуркой. «А может, надо было позвонить, не за деньги, а так. Всё по-другому бы закрутилось. Что если папа у кого-нибудь из них начальник в Управлении? Они ведь по династии от отца к сыну на службу идут».

«Лоботрясы эти догадались хоть поинтересоваться?» – тянул логическую цепочку дежурный. «А завтра явится полковник с генералом выяснять? Может, мне на всякий случай позвонить? Выговаривать будет пахан, что не позвонил?»

Задумался и стал набирать на мобильнике непосредственного начальника.

– Барышня, проходите.

В кабинет вошла размалёванная девка. Проницательный следователь немного помечтал о дамочке, мимо которой проходил в коридоре.

«Строптивая, но ненадолго, своя в доску. Такую в баньку позвать, да по очереди в любви ей признаваться» – он мечтательно перебирал прошедшие пикники. Мысленно улыбнулся.

Каждый раз находилась такая, которая верила и кому-нибудь вешалась на шею. Они все вместе, скрывая смех, подыгрывали ей, издеваясь над идиотским положением товарища.

В таких делах надо меньше любезничать. А о погонях и перестрелках меньше врать. Ладно, что это я в романтику ударился?

Принимая серьёзный вид, отодвинул предметы на столе, освобождая место для психологических манёвров.

– Присесть можно? – влекомая гражданским долгом, не забывала строить мимику, желая понравиться доброжелательному следователю. Готовая многословность раскрывала в ней интерес к мужчине.