— Ну и разукрасили же вас, господин Минчев!

— Постарались! — сквозь зубы процедил Иордан.

— Вы что же, по-прежнему с отцом по торговой части? — спросил лекарь, поглаживая огромные усы и потирая блестящую лысину.

— Торговля — не мое призвание, доктор, — сказал Йордан. — Год назад я был учителем в Перуштице.

— Батак, Перуштица, Панагюриште... — Доктор покачал головой. — Не дай бог это видеть!.. Ко мне за помощью?

— За помощью, господин доктор. Грудь я зашиб, нет ли перелома?

— Это мы сейчас посмотрим! — уже быстрее, словно обрадовавшись, проговорил лекарь.

Он нажал на ребра так сильно, что Йордан чуть было не вскрикнул от боли.

— Так и есть! — доктор нахмурился, почти соединив брови на переносице. — Перелом девятого ребра. Срастется недели через три, болеть будет месяца два или три. Нужен покой и покой.

— Покой мне не нужен, доктор! — отчаянно вскрикнул Минчев. — Я очень тороплюсь, доктор! Вы можете сделать так, чтобы я ушел от вас здоровым человеком и мог дойти туда, куда мне нужно?

— Чудес не делаю, я не бог! — рассердился лекарь.

— Я не так сказал, извините, доктор! — торопливо заговорил Йордан. — Помогите мне! Чтобы я идти мог! Хоть бы мне верст тридцать пройти! — вырвалось у него чуть ли не со стоном.

— Пройдете, если хватит сил и терпения, — смягчил тон лекарь.

— Мне очень надо, доктор. У меня такие важные дела! — умоляюще продолжал Минчев, опасаясь, как бы добросердечный лекарь не оставил его у себя и не уложил в постель.

Пока врач промывал ссадины и перебинтовывал грудь старым полотенцем, Минчев обдумывал, не спросить ли у него о проходах через Балканы. Не доводилось ли ему самому преодолевать их? Полковник Артамонов просил Йордана присмотреть опытного проводника в горы, но как начать разговор, чтобы не выдать себя первым же словом?

— Доктор, а Балканы в этих местах перейти можно? — осторожно начал он. — Ну, не один там человек, а много людей? И не пешком, а на конях, да еще с большим грузом?

— А почему бы и нет? — оживился доктор. — В двести пятидесятом году после рождества Христова семьдесят тысяч готтов прошли Шипкинским проходом, напали на римское войско у нашей Стара Загоры и изрядно его потрепали; римский император Деций так, кажется, и не собрал его потом.

— А позднее?

— И позднее переходили, — быстро ответил доктор. — Например, в 1190 году византийский император Исаак Ангел. Правда, его при переходе через Среднюю гору сильно побили наши предки — болгары. Многими годами позже, лет двести подряд, проход напоминал оживленную ярмарку: по нему везли товары в нашу Древнюю столицу Тырново.

— А еще позднее? — с нетерпением спросил Минчев, понявший, что доктор хорошо знает болгарскую историю и может привести не один десяток случаев, относящихся к древним и средним векам. А ему нужно знать о новом времени. И не по слухам, их ходило много в округе, от обыкновенных до фантастических; жаль, что сам Йордан не попытал счастья проникнуть на Балканы разными проходами, опасными и безопасными; привычными и объезженными он путешествовал, других остерегался — тогда не было надобности подвергать себя шальному риску.

— В 1810 году отряд князя Вяземского, преодолев горы, занял Габрово и Тырново, но, к нашей беде, ненадолго, — сказал доктор.

— А вам лично не доводилось перебираться на ту сторону Балкан? — с надеждой спросил Минчев.

— Мне лично не доводилось, но такие были, — ответил доктор.

— И вы их знаете? — вскочил с места Минчев.

Доктор положил ему на плечо руку и усадил в кресло.

— Если вы будете делать такие резкие движения, — сказал он, — ваше ребро никогда не срастется. — Внимательно посмотрел на своего пациента. Он, видно, стал догадываться, зачем это Минчеву понадобилось искать проходы для доставки больших грузов в такое неспокойное время, тон его стал деловым и сдержанным: — Запомните, это я слышал от болгар и от турок: лучшими проходами считаются Шипкинский и два Еленинских, через Твардицу и на Сливен; самыми трудными — на Яксыли и на Хаинкиой. Особенно труден последний. Турки, как вы знаете, верят в приметы. У них есть предание, что много столетий назад по Хаинкиойскому проходу двигалась огромная турецкая армия, что аллах по какой-то причине возгневался на правоверных и в этом походе загубил всех. Турки называют этот проход ущельем Хама и убеждены, что всякий, осмелившийся пройти этим ущельем, будет наказан аллахом и домой не возвратится.

— Но у нас другой бог, мы аллаху не подвластны! — усмехнулся Йордан, потирая худощавый, заросший жесткими волосами подбородок.

— Это верно, — согласился доктор, — но и болгары весьма нелестно отзываются об этом проходе. Лично я не слышал ни одного доброго слова про Хаинкиой.

— Выбирать проходы — не мое дело, — проговорил Минчев, не желавший делиться с доктором своими сокровенными планами. — Выберет кто-то другой. — Он уточнил. — И для меня. Чтобы легче перебраться на ту сторону.

— А вам-то зачем? — искренне удивился доктор. — Вы же не турок, чтобы спасаться от русских?

— Надо, доктор, надо, — промолвил Минчев, не подыскав другого ответа.

— Если надо, значит, надо, — сказал доктор, окончательно сообразивший, что за человек сидит сейчас перед ним. — Значит, вам нужен опытный и верный вожатый, который мог бы перейти Балканы и провести за собой тысячи? Пеших и конных? Так?

— Так, — ответил Минчев.

— На краю села, с правой стороны, живет такой человек: он на своей двухколесной арбе изъездил Балканы вдоль и поперек. Вот к нему и наведайтесь!