Шрифт:
Они неторопливо разговаривали, а веселье в клубе продолжалось. Подгорную сменил краковяк, его — полечка, а за ней, на радость всем, вихревая цыганочка.
Девушки обливались потом, но о передышке никто и не заикался.
Вконец выбившись из сил, Степан сжал меха, уронил занемевшие руки.
— Упластался, паря. Закуривай. — Сидевший рядом мужик в шинели протянул Степану кисет.
Табак оказался невероятной крепости. Первая затяжка встала кляпом в горле Степана, и он долго не мог перевести дыхание. На глаза навернулись слезы.
— Как махорочка? — с невинным видом полюбопытствовал сосед.
— Быка с копыт сшибет.
— Это с непривычки. Зато всякую усталь и хворь враз снимет.
Подошла Садовщикова.
— Пора, пожалуй, начинать, — сказал ей Степан.
— А куда мы всех денем? Выгонять, что ли? — спросила Вера.
— Зачем выгонять? Проведем открытое молодежное собрание. Вопрос-то всех касается. И секретничать нам совсем не к чему.
В минуту скамьи были расставлены по местам. Колхозники с шумом расселись на них. Вера поднялась на сцену. Выждав тишину, сказала:
— Разрешите молодежное собрание… — она улыбнулась, — с участием всех возрастов… считать открытым. Будем обсуждать подготовку к севу, а потом продолжим танцы.
Предложение всем пришлось по душе: послышались одобрительные возгласы. Быстро выбрали президиум, и Вера предоставила слово Трофиму Максимовичу Сазонову.
Председатель говорил медленно, негромко, убежденно. Его слушали внимательно, охотно соглашались с ним.
Сазонов со дня основания бессменно руководил артелью. Колхозники уважали, но и побаивались своего председателя.
После собрания Рыбаков сказал Степану:
— Оставайся здесь. Поиграй еще. Да не торопи девчат, пускай досыта напляшутся. Мы с Сазоновым пойдем. Ночевать будем в правлении.
Они ушли, а Степан опять взялся за гармошку, и начался безудержный сибирский перепляс, с прибаутками и припевками. Особенно неутомимо и горячо плясала Вера. Вот она, не отрывая подошв от пола, плавно поплыла по кругу. Поравнявшись со Степаном, Вера встретилась с ним взглядом и запела:
Ягодиночка на льдиночке, А я — на берегу. Ох! Перекинь скорей жердиночку, К тебе перебегу. Я к тебе перебегу, Тебя, любимый, обниму.Степан следил глазами за раскрасневшейся девушкой, слушал ее припевки и выжимал из старенькой двухрядки такие замысловатые вариации, что даже сам диву давался, как это у него здорово получается.
В первом часу, досыта наплясавшись и напевшись, девчата стали расходиться по домам. Они гурьбой высыпали из клуба вслед за гармонистом. Плотным полукольцом окружили его и медленно пошли серединой улицы. Степан наигрывал на гармошке, а девушки, не жалея голосов, подпевали. Мороз щипал за руки, леденил пальцы. Степан морщился, крякал, но не переставал играть. Хорошо, что Дунин дом находился совсем рядом, и они скоро дошли до него. Синельников отдал гармошку, попрощался с девушками и направился к конторе.
— Нам по пути, — сказала Садовщикова и пошла рядом.
— Где ты живешь-то?
— Там. — Вера неопределенно махнула рукой.
— Давай провожу тебя. А то замерзнешь.
— Пойдем, если охота, только я и одна могу.
Степан взял девушку под руку, и они не спеша зашагали по дороге. Ветер подталкивал их в спину, трепал концы Вериного платка, сдувал с сугробов снег и легкими волнами перекатывал его через дорогу.
— Никогда не думала, что ты так здорово играешь.
— Это тебе показалось. Давно гармошки не слышала. Знаешь, говорят, на безрыбье и рак рыба. Без птицы и галка соловей.
— Не набивай себе цену. Все равно больше не похвалю, а то зазнаешься. — И она засмеялась. — Как наши комсомольцы? Понравились?
— Хороши! Особенно комсорг. Такая горячая да голосистая…
— А что? — Вера приостановилась, гордо повела головой. — Никому не уступлю. Ни в чем. Ни в работе, ни в пляске…
— Ни в любви, — вставил Степан.
Они остановились перед окнами ее просторного пятистенного дома. Встали лицом к лицу. Вера стянула варежку с правой руки.
— До свидания, товарищ Синельников. Спасибо тебе.
Рука у нее была шершавая и теплая. Степан крепко сжал ее, заглянул девушке в глаза. Она смущенно потупилась, а он вдруг крепко обнял ее и поцеловал в губы. Вера вывернулась, переводя дух, глухо проговорила:
— С ума сошел.
Степан молчал, растерянный и пристыженный. А она поглядела на него и прыснула смехом.
— Спокойной ночи! — крикнула озорно и убежала без оглядки.
«Черт-те что получилось, — думал Синельников, шагая навстречу ветру. — Ни с того ни с сего. Что теперь она подумает?..»