Шрифт:
— Родион.
— И твой Родион дойдет до Берлина.
— Скорей бы.
А Василий Иванович уже повернулся к другой доярке, молодой краснощекой девушке.
— Сколько вчера надоила на круг?
— По четыре литра.
— Не густо.
— Так у меня половина тяжелых. Скоро пополнение буду принимать.
— Телятник готов?
— Не совсем еще, — неуверенно проговорил Трофим Максимович. — Печку там надо перекладывать да перегородки побелить.
— Чего ждете?
— На неделе сделаем.
К ним подошла пожилая женщина. Смущенно теребя концы полушалка, тихо проговорила:
— Мне бы, Василий Иваныч, спросить вас хотелось…
— Спрашивай.
Пока она собиралась с духом, их окружили работницы фермы.
Поведя глазом по строгим лицам товарок, женщина сбивчиво заговорила:
— Парень мой, сынок, значит… — хрустнула пальцами, всхлипнула, — с первого дня воевал. Получила одно письмо, и все. А недавно прислали бумагу — «без вести пропал». Это что? Погиб он или в плен его забрали? — Схватилась рукой за грудь и не мигая уставилась на Рыбакова. И остальные стояли молча: ждали, что он ответит.
Василий Иванович положил руку на плечо женщины.
— Не горюй, мать. В начале войны у нас целые полки без вести пропадали. Воюет твой сын в какой-нибудь другой части, а может, в партизанском отряде бьет фашистов без пощады. Скоро и весточку подаст.
По лицу женщины текли слезы. Товарки вполголоса утешали ее, уговаривали…
Потом в маленькой комнатке — молоканке — собрались доярки, телятницы. Была тут и колхозный комсорг Вера Садовщикова. Она первой подошла к Степану, подала руку. Едва приметно улыбнулась и, ни слова не сказав, отошла к подружкам.
А ему вдруг стало жарко в нетопленой комнате. Он расстегнул верхние пуговицы фуфайки, сбил на затылок малахай. Вера заметила смущение парня и все время бросала на него короткие насмешливые взгляды.
Он натянуто улыбался и делал вид, что целиком поглощен разговором Рыбакова с доярками.
Василий Иванович с пристрастием расспрашивал о надоях, о кормах, о молодняке, тут же подсчитывал, прикидывал, советовался и сам советовал.
Когда разговор зашел о кормах, он напустился на доярок за то, что сено и солому расходовали без нормы.
— Где твои комсомольцы? — повернулся он к Степану. — Это их дело. Во всех решениях о контрольных постах пишете, а сами же корма разбазариваете. Кто здесь комсорг?
— Я. — Верины щеки густо покраснели.
— Так это ты? — хмурое лицо Рыбакова вдруг словно оттаяло. И хотя голос по-прежнему звучал осуждающе строго, женщины заулыбались, а в Вериных глазах вновь заплясали задорные искорки-смешинки. — Пляшешь и поешь ты куда как лихо, а такое дело проморгала.
— Поправим, Василий Иванович, — опустив глаза, проговорила Вера. — Сегодня же наладим весы, и контрольный пост будет.
— Поверим ей, Степан? — весело спросил Василий Иванович.
— Поверим, — живо откликнулся Синельников.
— Ну что ж, давай поверим, а через недельку проверим. Пошлешь кого-нибудь из райкомовцев, а может, сам выберешься…
— Лучше уж сам, — быстро сказала Вера.
— Вам виднее, — махнул рукой Рыбаков, и все дружно засмеялись.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Семья вдруг раскололась, как сухой грецкий орех под молотком. С одного удара. И этот удар — Вадим угадывал — нанес отец. Вообще, с началом войны отец неузнаваемо изменился. От его былой властности и самоуверенности не осталось и следа. Даже голос сделался каким-то тусклым, монотонным. А совсем недавно этот голос был упругим и сочным, с широчайшим диапазоном…
В первые дни войны Вадим вместе с друзьями пропадал в военкомате сутками, норовя попасть на фронт. С отцом он виделся только по вечерам. Тот был необыкновенно хмур и неразговорчив. Допоздна просиживал за своим письменным столом, непрестанно дымя папиросой. Он то перебирал бумаги, то что-то писал, перечеркивал и снова писал. «Заявление в армию», — думал Вадим, глядя на пишущего отца, и недоумевал, отчего же тот так мрачен. Только однажды отец вернулся домой задолго до вечера — спокойный, довольный, улыбающийся. В ту же ночь они уехали из Москвы. Ни с кем не попрощавшись. И никто не провожал их на вокзал. Если бы Вадим знал о готовящемся отъезде, он убежал бы из дому и ушел с какой-нибудь воинской частью, их тогда в Москве было несметное количество.
На новом месте Вадим скоро обзавелся новыми друзьями. У всех ребят его возраста тогда была одна мечта — попасть на фронт. Десятиклассники Малышенской средней школы решили после окончания учебы сразу же поступить в артиллерийское училище. Вадим ненавидел фашистов, желал Красной Армии скорейшей победы и все же хотел, чтобы война чуть-чуть подзатянулась и ему довелось повоевать. Он усердно занимался военным делом, запоем читал книги о войне и гордился, что девчонки, прознав о его желании, стали звать его «Вадька-артиллерист».