Шрифт:
«Черт возьми! Кто же он? Кто-нибудь из полицаев? — думал Качке. — Бургомистр города?»
Полковник перетряс все дела русских, находившихся на службе, — машинистов, стрелочников, обходчиков, — установил за ними негласную слежку и все напрасно.
Тогда он вывесил по городу объявление, в котором посулил за поимку «Днепра» сразу 10 тысяч марок, уверенный, что столь крупная сумма окажет желаемое действие.
Награду пришлось удвоить, потом утроить, тем не менее не нашлось ни одного человека, который приоткрыл бы тайну «Днепра».
«Днепр» попрежнему оставался нераскрытым и неуловимым.
А однажды на одном из таких объявлений жители города прочли следующую надпись, выведенную крупными красными буквами: «Читая, восторгался литературными упражнениями Хоря. „Днепр“».
В тот день, рассказывали люди, полковник Курт Амедей фон Качке распалился, как рогач в июньскую пору, и Гуго Вальтеру пришлось долгое время трястись от страха при виде того, как его шеф с пеной у рта всаживал в стену из парабеллума одну пулю за другой.
Поэтому Чернопятов был уверен, что если Качке удалось сейчас выследить «Днепра», партизанскому разведчику готовился страшный конец.
Вошедший Птицын застал своего комиссара и друга в напряженном раздумье.
— Нет позывных? — спросил он.
— Нет, — ответил Чернопятов. — Что будем делать, Федор? Парня надо вызволять…
— Надо, — согласился Птицын. — Конечно, надо… Да как это сделать?.. Штурмовать Сухов бессмысленно, для этого у нас не хватит сил, а других путей я пока не вижу…
— И я, — признался Чернопятов.
— Посоветуемся с майором, — после некоторого раздумья произнес командир партизанского отряда. — Он человек умный, боевой и, может быть, найдет выход…
Он прислушался.
— Да, вот, кажется, и наши, — сказал Птицын, различая доносившийся в землянку приветственный гомон партизан.
Это было так: в лагерь вернулась боевая группа Кравчука в сопровождении посланных ей на помощь партизан, которые несли на сооруженных из шинелей, полушубков и тонких жердей носилках двух раненых бойцов.
Но беседа о спасении «Днепра» не состоялась: нарастающие события вдруг были повернуты совсем в противоположную сторону.
Не успел Птицын выйти наружу, чтобы встретить героев, как дверь открылась и в землянке появились Рогов, Найда, Вера, Кравчук и связанный по рукам Сергей Кирьяков.
— Это что такое? — спросил пораженный командир партизанского отряда, взглянув на связанного Кирьякова.
Вперед выступил Кравчук и доложил о ходе операции и о захвате пленного с радиопередатчиком.
Когда Кравчук закончил свой короткий рапорт, внезапно заговорила Вера взволнованным, прерывающимся голосом:
— Товарищ командир! Это и есть тот самый… Вы знаете. Мы доставили его в лагерь для суда.
И, потупясь, побледневшая девушка отошла в сторону.
— Позвольте, товарищи, — произнес майор Рогов. — Я заявляю, что с этим человеком далеко не все ясно, как я уже сам, на месте, говорил партизанам, когда они собирались повесить пленного…
— Повесить? — вскричал Чернопятов.
— Так точно, товарищ комиссар! — выступил вперед Найда. — Мы собирались судить предателя на месте, но потом по приказу лейтенанта Кравчука, командира нашего отряда, доставили Кирьякова для суда в наш лагерь.
Рогов рассказал, как вскоре после приземления он встретил дровосека, указавшего ему правильный маршрут следования, а затем спас его от провокатора, который вел Рогова в Болдырево, прямо в руки врагов.
— Этим «дровосеком» был Кирьяков, — закончил Рогов свое взволнованное слово в защиту пленного.
Но Найда никак не мог успокоиться.
— Мне кажется, — сурово заговорил он, — это дело судебного следствия: пусть партизанский суд разберется, почему этот человек напяливал на себя различные личины…
Но тут произошло нечто совершенно неожиданное. Чернопятов вынул из ножен морской кортик, который всегда носил с собой, и шагнул к Кирьякову.
На мгновение Вере показалось, что разъяренный комиссар всадит нож в грудь Кирьякову, и она отвернулась, закрыв лицо руками.
Впрочем, это заблуждение было мгновенным: комиссар, конечно, никогда не позволил бы себе подобные действия против пленного врага, и девушка отняла от лица руки.