Шрифт:
Тут-то и раздался громоносный голос Артамона:
– На абордаж!
Глава тридцатая
Когда наш йол подошел к причалу, все было кончено. Матросы взяли в плен вражеских лазутчиков и, связав, повели их к усадьбе.
– Стойте! – закричал я, видя при свете фонаря, как они поднимаются вверх по откосу. – Да стойте же! Я должен убедиться!..
– В чем, Морозка? – спросил, подбежав, Сурок.
– Да в том, что всех ли взяли!
– Свечкин, стой! – закричал слышавший нас Артамон. – Морозка, беги, сочти свою добычу!
Я взбежал на откос. Мне осветили бледные лица пленников. Я узнал Мартына Кучина, Тадеуша Жилинского, еще трое были совершенно мне не знакомы. Армана Лелуара я среди них не обнаружил.
– Черт возьми! – вскричал я. – Главного-то упустили!
– Как упустили? Вот они все! – отвечали сопровождавшие пленных матросы.
– Что, удрал кто-то? Как? Каким образом? – с такими воплями подбежал ко мне Сурок.
– Не его ли сшибло ядром? – полюбопытствовал, подойдя к нам, Бессмертный.
– Его, – подтвердил Мартын Кучин. – Ударило в бок и… и все.
Но перед этим он обменялся быстрым взглядом с Тадеушем Жилинским.
Бессмертный, очевидно, ждал и такого взгляда, и такого ответа.
– Он ушел вплавь и сейчас на курляндском берегу, Сурков, – сказал он моему удивленному племяннику. – Абордаж хорош в открытом море, а не когда берег в десяти саженях. Боюсь, что догонять бесполезно. Вихрев! Разуваев! Бахтин!
Я смотрел в лица врагов своих и не верил – те ли они люди, которых я боялся? Странное это было ощущение – впору позавидовать солдату, которого приказ командира шлет в штыковую атаку на вражеское войско, и он бьет противника, не задумываясь ни о каких лицах.
Передо мной стояли те, кто при иных обстоятельствах могли бы быть «своими». Мартын Кучин превосходно говорил по-русски, статочно, Жилинский – тоже. Все рассуждения о братстве славян, которые я охотно читал в альманахах, казались сейчас нелепыми: что значит братство по крови, когда Бонапарт пообещал некую мнимую свободу, некое фантастическое государство? Они рисковали жизнью ради химеры, ради фантасмагории – и стали врагами братьям своим…
Я невольно вспомнил забавных чернявых парнишек, которые получили от Бонапарта примерно те же обещания и объявили ему свою собственную войну. Вот уж они точно не братья по крови. Их предательство было бы не столь обидным. А именно они и помогли, как умели, не спрашивая с меня документов и полномочий. Им оказалось довольно того, что я, объясняясь с ними по-немецки, с Артамоном и Сурком говорю по-русски.
И Яшку, которого стоящие передо мной подлецы запугали и сделали предателем, я тоже вспомнил.
Все это свершилось в моей голове мгновенно, пока Бессмертный сбегал с откоса. Потом он позвал меня, и я последовал за ним.
Когда командиры сошлись на причале, они услышали самый главный в тот миг вопрос:
– Где Левиз-оф-Менар?
– По меньшей мере час назад переправили его с пехотой и казаками на тот берег, – отвечал самый старший по годам, Бахтин.
– Черт… Значит, гонец еще в пути, – пробормотал Бессмертный. – Господа, Левизов отряд, статочно, ждет засада, нужно по крайней мере предупредить. Есть у вас с ним какие-то уговоры?
– Есть уговор на случай, когда отряд пойдет обратно.
– А чтобы дать знать об опасности?
О таких знаках, разумеется, никто не подумал. И наш военный совет, начавшись с полной растерянности, вскоре дал первые результаты.
– Тут стоит дуб ростом с Домский собор, – сказал Разуваев. – Я пошлю своих матросов, пусть залезут на самую верхушку и зажгут факелы. Может, Федор Федорович задумается, что огонь на Даленхольме неспроста.
– Так, – одобрил Бессмертный. – Я предлагаю дать несколько пушечных залпов. Они тоже заставят Левиза несколько задуматься и послать к берегу казаков. А мы сейчас же пойдем на йоле им навстречу.
– А я… – начал было Сурок, но замолчал.
– Что вы придумали, Сурков?
– Так, ничего… погорячился…
Бессмертный, казалось, не знал усталости. А я вот, хотя и был возбужден, чувствовал, что моих сил уже ненадолго хватит.
– Что, Морозов, сплаваем на тот берег? – предложил Бессмертный.
– Да, разумеется, – отвечал я, хотя вовсе не имел такого желания.
А хотел я сесть и обсудить с Бессмертным все события, задать ему вопросы и услышать от него неизменное «Почему? Потому…»
Прежде всего, я хотел знать, как же вылавливать тех лазутчиков, что остались в Риге? Я подозревал, что Мартын Кучин и был тот красавчик, что соблазнил и убил Катринхен, сбил с толку Эмилию Штейнфельд и погубил мою Анхен. Я чувствовал в нем убийцу. Я знал, что это он стрелял по бричке, в которой мы везли в порт Яшку. Но подозрение – не аргумент, и меня смущало, что Жилинским звался совсем другой человек. Может статься, настоящий злодей, который должен ответить по меньшей мере за смерть двух женщин, остался в крепости и затаился.