Парочки целуются, а дети едут на велосипедах – это идеальный портрет Сан-Франциско.

Когда я оглядываюсь, то ловлю его взгляд на себе.

– Что? – спрашиваю я, смутившись.

– Ничего, – таинственно улыбается он. – Просто мне нравится, как ты смотришь на мир, вот и все. Многие никогда так и не находят времени, чтобы увидеть то, что раскинулось прямо перед ними, а ты видишь красоту во всем.

Я краснею.

– Это у меня от мамы, – делюсь я. – Она была самым наблюдательным человеком, которого я когда-либо знала. – Я смотрю на него с любопытством: – А что на счет твоих родителей?

– Я провел большую часть своего детства в школе-интернате в Англии.

Я скорчила мину – не смогла сдержаться – и он смеется:

– Не все было так уж плохо. Во всяком случае не так, как ты наверно подумала. Я научился дисциплине, и независимости, и лояльности, но я и правда скучал по семье, по дому.

– Уверена, и они по тебе скучали, – говорю я, представляя, каково это быть вдали от дома большую часть года, вдали от моей мамы. – Ты с ними близок сейчас?

Он медлит с ответом:

– Ну, мы ладим, но в моей семье, даже если ты ненавидишь кузена, все равно будешь улыбаться и за столом, во время семейного ужина, предложишь последнюю порцию, потому что это диктуют хорошие манеры.

Я тихонечко смеюсь.

– Прости, – говорю я. – Это не смешно. Это вроде как печально.

– Так и есть, это одновременно и смешно, и печально. Британская семья старой закалки, ну, ты понимаешь? Традиции и поддержание фамилии стоят на первом месте.

Мы пересекаем мост и въезжаем в Мерин Каунти: теперь по обе стороны от нас возвышаются пышные зеленые холмы, покрытые мхом и капельками влаги от тумана. Я не знаю, должна ли как-то это прокомментировать. Вся его жизнь кажется мне такой чуждой.

– После того как мы потеряли Роберта… – Сент-Клэр медлит. – Он был старше меня, был непосредственным наследником. Но вдруг все давление семьи опустилось на мои плечи.

Я не знаю, что сказать, поэтому просто протягиваю руку и сжимаю его колено.

– Держу пари, они очень гордятся тобой сейчас, всеми твоими международными успехами.

– Я в этом так не уверен. – Хотя тон у Сент-Клэра и легкий, но я вижу, как тень омрачает его лицо. – Они ни разу ничего об этом не сказали.

– Это просто присущая британцам «твердость духа», верно? – говорю я, надеясь, что он не поймет меня неправильно. – Я имею в виду, разве не так? Вы, британцы, ведь не знаете, как выражать симпатию?

Чарльз смотрит на меня, от взгляда этих глаз по моим венам бегут маленькие искорки.

– Я позволю себе не согласиться.

Я чувствую, как внизу живота распространяется тепло и успеваю отвести взгляд, чтобы он не увидел разгорающееся во мне желание, явно отражающееся на моем лице. Он вновь фокусирует внимание на дороге, и мне становится доступен к созерцанию его профиль, контуры его идеальных черт. Я помню наш поцелуй, проскользнувший между нами разряд, и мне безумно хочется вновь ощутить этот импульс на своей коже.

– Так, – говорю я с надеждой, что мой голос не звучит так, словно я только что представляла его губы на моих и то, как его кожа соприкасается с моей… Прекрати, Грэйс! – А куда мы направляемся?

– Художественное полотно находится в поместье в Напе, – отвечает он. – Оригинал Мане,31 судя по всему, был обнаружен пару недель назад в погребе этого дома после смерти владельца. Семья ищет, кому бы его продать.

– Ты шутишь! – восклицаю я. – Такая находка…

– Я знаю, – говорит он с таким же благоговением в голосе. – Если это подлинник. Мои представители уже там, чтобы убедиться в его аутентичности, но я никогда ничего не покупаю, предварительно не взглянув.

Лысые холмы сменились виноградниками и парой ферм с коровами и лошадьми, блуждающими по полям. Огромные пушистые облака медленно плывут по ясному голубому небу, ястребы и вороны парят в вышине, выписывая широкие дуги. Он сворачивает с шоссе, и стелящаяся перед нами дорога ведет через дубовую рощу, за которой раскинулся виноградник – все зеленые листочки мягко колышутся от дуновения легкого ветерка. В конце подъездной дороги стоит огромный каменный особняк, размером с четыре обычных дома и каменной башней с одной стороны.

Сент-Клэр паркуется рядом с другой машиной.

– Прекрасно, они уже здесь.

Внутри дом выглядит так, словно его не обновляли с момента постройки более двухсот лет назад. Двое пожилых мужчин ждут в фойе.

– Джентльмены, спасибо, что приехали. Грэйс, это мистер Пемберли и мистер Коутс. Грэйс Беннет – моя подруга, – объясняет он, и мужчины вежливо пожимают мне руку.

Вместо носового платка из переднего кармашка у Пемберли выглядывает настоящий монокль:

– Как мило с вашей стороны присоединиться к нам, мисс Беннет.