Когда я выхожу из душа, то получаю еще одно сообщение от него:

«С нетерпением жду новой встречи».

«Хотелось бы в следующий раз увидеть побольше тебя, желательно без одежды» – не очень уместный ответ, поэтому вместо этого я пишу:

«Не могу дождаться».

Я не в силах совладать с дурацкой улыбкой на лице, поэтому решаю использовать позитивную энергию с большей пользой.

Одеваюсь и, прихватив этюдник и остатки дим сама25 с прошлой ночи, отправляюсь на автобусе к музею Почетного Легиона, одному из самых моих любимых мест в городе. Автобус проезжает по извилистой грунтовой дороге, вверх по крутому холму с видом на залив Сан-Франциско, и высаживает меня перед великолепным зданием музея, построенным в стиле французского неоклассицизма. Там есть большая белокаменная арка с искусной резьбой, огромными каменными львиными головами с великолепными резными гривами, стоящими на столбах словно стражи, двор окружают колонны, а в центре, на вершине пьедестала, находится скульптура роденовского26 «Мыслителя».

Остальные туристы направляются в музей, но я пробираюсь через арку, которая ведет назад к лужайке. Здесь, со скал, открывается вид на залив и мост «Золотые Ворота» – один из лучших видов в городе. Увидев синюю гладь океана, я останавливаюсь. Каждый раз у меня захватывает дух от этого, а сегодня так вообще редкое удовольствие – переливающиеся солнечные лучи танцуют на лазурной поверхности воды, искрясь под массивным оранжевым мостом, словно огоньки фейерверка.

Стояла зима, когда я рассеяла мамин прах на этом самом месте. Мама не хотела быть похороненной. Она всегда говорила, что не хочет, чтобы ее положили в могилу непонятно где и чтоб я чувствовала себя обязанной посещать это место, поэтому она оставила инструкции в своем завещании, чтобы ее кремировали, а мне: развеять ее прах в моем любимом месте. Я почти слышала ее невысказанную фразу: в месте, которое мы обе любили, куда мы любили ходить вместе.

Я раздумывала несколько месяцев, прежде чем принять решение, после того как рак, в итоге, забрал ее у меня. Все произошло так быстро, мама даже не сказала мне о диагнозе на первых порах, она думала у нее будет больше времени. Я к тому моменту уже уехала в колледж на Западное побережье: вливалась в напряженный график и старалась успеть совмещать занятия с работой на полставки. Мама не хотела портить мне учебу в колледже, поэтому молчала об этом во время наших телефонных разговоров, откладывая неизбежное так долго, как могла.

Но она не могла откладывать это вечно. К концу моего первого курса мне позвонила наша соседка и сказала, что мама упала в обморок в продуктовом магазине, что она уже была слишком слаба, чтобы продолжать самой заботиться о себе. Я была так растеряна и сбита с толку.

– Что вы имеете в виду? – спросила я.

– Из-за рака, дорогая, – сказала она.

Я не могла вымолвить ни слова.

– Она больна?

В тот же день ближайшим рейсом я вернулась в Окленд, но рак уже слишком сильно распространился, чтобы поддаваться лечению.

«Доктора ничего не могут поделать, – сказала мама, выглядя бледной и слабой, лежа на диване. – Ты ничего не можешь сделать».

Но она ошибалась. Я могла быть с ней все время, что у нее осталось, чтобы она не прошла через все это в одиночестве. Я вернулась домой, отказавшись от лета в Италии. Я делала все от меня зависящее, чтобы заботиться о ее теле и поддерживать ее дух. Я возила ее на вершины Оклендских холмов, чтобы она могла насладиться видом из окна машины, когда была слишком слаба, чтобы ходить, и ездила с ней в архитектурные туры по городу. Я кормила ее на пирсе чаудером27 из крупных морских моллюсков в хлебных чашах, пока мы слушали рык стай морских львов, подставляя лица солнечному теплу, в то время как по пальчикам наших ног гулял прохладный ветерок. Мы подолгу так сидели, просто наблюдая мир вокруг: его красоту, искусство – в ежедневном движении света на поверхности воды, птиц в полете, проявлений любви на лицах людей – все время, до самого конца.

Сейчас, глядя на океан, я знаю, что она где-то там, во всяком случае ее частичка, создает красоту, которой мы наслаждаемся каждый день.

– Я люблю тебя, мамочка, – шепчу я и посылаю вдаль воздушный поцелуй. Мне нравится представлять, что ее прах все еще кружится в прекрасных далеких далях.

Я почти слышу, как она отвечает, что тоже любит меня. Даже если это всего лишь проделки ветра, я все равно улыбаюсь.

– Это ты! – кричит позади меня мальчонка, вырывая меня из болезненных воспоминаний. Несколько детишек бегут рядом, смеются и кричат: «Не он!»

Я напоминаю себе, что сейчас надо оставить прошлое в покое; что сегодня прекрасный день, и я не могу позволить себе упустить из него ни одного мгновения. Поэтому я возвращаюсь внутрь, чтобы окунуться в великолепное искусство, заходя в каждый зал, словно в гости к старым друзьям: Мане28 и Сезанн,29 пестрые мазки и яркие насыщенные цвета, цветы и сказочные сцены в саду и, конечно же, сад скульптур. Я сажусь под скульптурами Родена, мастерски выражающими чувства: лица на них выглядят как настоящие. Ему удается вдохнуть чувства в свои творения: экспрессия, застывшая в камне, возможна только при предельной внимательности к деталям и мастерстве рук творца.

Я распаковываю свой пикник, который благодаря Сент-Клэру намного лучше моих обычных бутербродов. Остатки с ужина по-прежнему сочные и вкусные, и, трапезничая, я ловлю себя на том, что вновь думаю о Сент-Клэре. Было предусмотрительно с его стороны распорядиться, чтобы мне завернули эту еду на вынос, и это в точности его характеризует: всегда джентльмен, даже сегодня – написал сообщение, несмотря на свой напряженный образ жизни.

Я не могу представить, каково это руководить огромной успешной корпорацией, как делает он. Как человек может вообще справляться с таким напряженным графиком, как у него? Всегда в разъездах, вряд ли даже удается поспать в своей собственной постели, не имея возможности просто поваляться без дела в пижаме и посмотреть телевизор, или поужинать с девушкой, не будучи срочно вызванным на работу.