Я молчу, забыв как дышать.

— Ну как хочешь. Можешь спать на полу.

Я провожу полночи в кресле, а уже под утро, совсем измучившись, решаюсь прилечь.

Мои сны пахнут вином и пеплом.

Элвин

Весь первый день, пока мы ехали, я пытался понять, зачем сделал это.

Какого гриска? У меня впереди возвращение домой, сложный разговор с княгиней Северного двора, разборки с Орденом. Зачем в этом пути такой сундук без ручек, который к тому же косится на меня, словно я живое воплощение Черной Тары?

Полные суеверного ужаса взгляды, которые бросала девчонка, раздражали. Хотелось прикрикнуть на нее, но ясно же — не поможет.

Проклятье, я же спас ее отца, слабоумного братца и весь маленький уютный мирок, которым Франческа так дорожила! Могла бы быть поласковее в благодарность. Хотя бы не вести себя так, словно я — абсолютное чудовище.

Ну что же, будем честны — роль злодея всегда удавалась мне куда лучше геройской. Последняя накладывает слишком много ограничений в выборе средств.

В первом же трактире я попытался ею овладеть и почти сразу понял — не то. Иса любила изобразить сопротивление, и меня это всегда заводило, но есть, оказывается, принципиальная разница, когда происходящее — реальное насилие, а не эротическая игра с известным обоим финалом. Вырывалась она, что ли, по-другому?

Так что я весь вечер провел в общей зале, заливая недоумение вином.

— Я - осел, — подвел я печальный итог вечера и всей военной кампании.

Девица наотрез отказалась делить со мной постель, но, проснувшись утром, я обнаружил ее, на самом краешке кровати.

В дорожном платье.

Отчего-то это показалось милым. Франческа спала, как котенок — свернувшись калачиком, подтянув колени к груди. Иногда она вздрагивала и тяжело вздыхала.

Наверное, ей снились дурные сны.

Захотелось погладить ее по голове, но представил, как сеньорита развопится, и не стал трогать.

Весь день она отчаянно клевала носом в седле, а к вечеру вознамерилась снова лечь спать все в том же платье.

— О боги, Франческа! Не хотел говорить об этом, но неужели вас не приучили мыться и менять одежду? После двух дней пути вы пахнете отнюдь не фиалками.

Она вспыхнула:

— Я не буду раздеваться в твоем присутствии.

— Не будь дурой. Если я захочу тебя, одежда мне не помешает. Живо в лохань, или я сам тебя раздену и окуну.

На третью ночь меня разбудил короткий вскрик боли. Франческа сидела на полу и дула на руку. На ладони вспухал ожог.

— Да вы никак решили взять поиграть мою шпагу, сеньорита. Разве вам в детстве не объяснили, что чужое брать нехорошо?

Она трясла рукой, шипела и злобно зыркала.

Пришлось вставать, будить трактирщика, смазывать ожог мазью и бинтовать ей руку.

Мы пересекли границу и теперь не быстро, но безостановочно двигались на север, минуя крупные города. Дважды за путешествие Франческа пыталась бежать. Первый раз я настиг ее уже через пару часов, второй раз беглянка пряталась от меня почти сутки. Каждый раз, поймав ее, я любезно интересовался, чего именно добивалась сеньорита и как планировала распорядиться вожделенной свободой.

— Хорошая попытка. Однако думали ли вы, что будете делать дальше? Денег у вас нет, дома теперь тоже. Вряд ли Рино рискнет дать вам укрытие.

Девушка отмалчивалась.

Она вообще все больше молчала. Говорил я: “Подсадить вас?”, “Попробуйте поросенка”, “Распорядиться, чтобы принесли грелку?” Порой девчонку прорывало, и она требовала от меня отчета о своей дальнейшей судьбе. Я отшучивался не столько из желания подразнить ее, сколько потому, что действительно не мог понять ни зачем забрал ее, ни что с ней делать дальше.

В глазах Франчески нарастала паника, но сдаваться она не собиралась.

По мере продвижения на север становилось все холоднее. Если в Рино лишь едва заметны были первые признаки увядания, то в Анварии осень бушевала вовсю. Франческа ежилась и дрожала под пронзительными ноябрьскими ветрами. Я купил ей теплый плащ из далриадского сукна.

Поначалу меня здорово раздражали эти испуганные взгляды, вечная скорбная гримаса на лице и привычка отшатываться чуть что, но позже я включился в предложенную игру. Сеньорите так хочется побыть жертвой? Помилуйте, как можно отказать даме?! Тем паче, что для поддержания злодейского образа от меня требовалось немного — гнусно намекать на ее дальнейшую печальную участь, принимать за нее все решения и иногда пугать случайными прикосновениями.

Последнее было расплатой за попытку насилия. Стоило дотронуться до нее, даже с самыми невинными намерениями, например, помогая слезть с лошади, как на лице Франчески мелькала гримаса немого отвращения. Она съеживалась и замирала, словно кролик рядом с удавом или брезгливо кривила губы. Я не показывал, насколько это меня задевает, иной раз даже нарочно дразнил девчонку, слегка нарушая выстроенные ею границы.