Истошный женский крик застал меня уже на подходе к разбойничьему лагерю. Я рванул со всех сил, протискиваясь сквозь заросли. Деревья расступились, и я вылетел на поляну. Закатное солнце освещало хижину и пару криво сколоченных сараев. У кострища сидело с десяток бородатых, замызганных хмырей, вооруженных чем попало. При виде меня мужчины заволновались и потянулись к оружию.

Большая ошибка. Безоружных я еще мог бы оставить в живых.

Сдавленные стоны подсказали, где следует искать пропажу. Франческа лежала на охапке сена, над ней сверху, слегка приспустив штаны, пыхтел здоровенный бугай. Она уже не кричала, только всхлипывала.

Опоздал.

В сарае находилось еще двое. Один удерживал тонкие запястья девушки, второй просто развалился рядом.

Нет, я не убил их. Только оглушил. Они не заслуживали легкой смерти.

Насильника все же проткнул шпагой. Побоялся иначе задеть девчонку. Громила захрипел и повалился на Франческу. Стащить его с несчастной получилось лишь со второго раза — подонок был тяжелым.

— Нагулялась? Посмотрела мир? — зло спросил я. И осекся, увидев ее лицо.

Беглянка мазнула по мне безумным, затравленным взглядом. От лифа платья остались одни лохмотья, под глазом чернел здоровенный синяк, руки и ноги также покрывали синяки и ссадины. Россыпь свежих мелких кровоподтеков — следы от пальцев, наливалась на груди.

— Франческа?

Она отшатнулась от протянутой руки и поползла назад, поскуливая, как дикий зверек. От ноги к кольцу в стене тянулась толстая, проржавевшая цепь, из тех, что надевают на каторжников.

Франческа доползла до стены, чтобы вжаться в заросший паутиной угол. Я подошел ближе, и она зажмурилась, попытавшись прикрыть от меня голову, словно боялась, что я сейчас ударю. Я опустился рядом, завернул девушку в плащ. Обнял, преодолевая сопротивление. Она сначала заверещала, потом успокоилась и поникла.

Пока я сжимал ее в объятиях, гладил по голове, по спине и пытался совладать с приступом гнева — тяжелого и темного, Франческа сидела обмякшей куклой — безучастная, словно все происходящее вокруг ее не касалось.

— Эх ты, — выдавил я. И замолчал.

Ни демона не умею утешать. В Братстве не принято утирать друг другу сопли. Покажешь больное место, и милые родственники с радостью поспешат по нему пнуть. От души.

Но кое-что я все же мог для нее сделать.

Я встал. Откатил троих ублюдков, чтобы уложить их рядом. Двое по-прежнему были без сознания. Тот, которому я проткнул легкое, еще дышал — тяжело и со свистом. Крепкий парень.

— Франческа.

Она не ответила.

Я взял девушку за плечи, тряхнул. Голова безжизненно мотнулась. Остекленевший, направленный внутрь взгляд мне совсем не понравился.

— Смотри! Нет, не надо уходить в себя, смотри на меня, смотри на них.

Казалось, она не слышала, тогда я потянул ее за волосы, принуждая поднять голову.

— Вспоминайте, сеньорита. Вы — Франческа Рино. Вы не склоняетесь и всегда даете сдачи. Вот трое подонков, которые сотворили с вами это, и они еще живы. Хотите, чтобы я сделал с ними что-нибудь в ответ?

Франческа молчала.

— Может простить их? Оставить, пусть живут? В духе квартерианских заповедей.

Если бы она сказала “да” или промолчала, я бы тогда, наверное, отпустил ее. Отправил обратно папаше Рино с письменным извинением и хорошим отрядом наемников для охраны.

Губы Франчески шевельнулись. В глазах зажегся знакомый огонек:

— Нет, — тихий шепот, похожий на шелест листьев.

— Не слышу. Громче!

— Дай мне кинжал!

Этого я не ожидал.

— Хочешь сама?

— Да!

Будь я проклят, если стану ее отговаривать!

Она медленно поднялась, цепляясь за мою руку. Сделала несколько шагов на подгибающихся ногах. Цепь волочилась за ней ржавой гадюкой и я подумал, что надо бы снять эту дрянь, но побоялся нарушить решимость девчонки. Позже.

Франческа остановилась над ублюдками. Помедлила и вдруг с каким-то исступленным, звериным рыком упала на колени. Кинжал взмыл в воздух, чтобы опуститься. Еще раз. И еще.

Кровь разлеталась ложилась брызгами на плащ и волосы, пачкала кожу. Лицо девчонки искажала безумная гримаса, но это было другое, правильное упрямое безумие, с которым встают, идут, живут и творят невозможное.

Я бы действовал по-другому. Не так отчаянно. С пониманием что и почему делаю. Месть лучше подавать охлажденной — истина, которую я усвоил очень рано.

Но это было ее право. Не так важно, каким будет лекарство, главное, чтобы помогло.

Она остановилась, наверное, после десятого удара. Бессильно опустилась на землю, содрогаясь от беззвучных рыданий.

Подойдя к девушке, я аккуратно вынул кинжал из ослабевших рук. Погладил по спутанным, испачканным в крови волосам. Сшиб с цепи замок и снял обруч. На коже остался кровавый след, повторявший форму браслета. Хотя бы здесь мои ничтожные таланты в магии жизни могли сгодиться.