Шрифт:
Склон глиняного карьера, на дне карьера небольшая лужа.
Квартира Калашникова.
Голос за кадром:
– Была ли вода в этом карьере или ничего, кроме той лужи, о которой вы пишете в своих воспоминаниях? Она была большая?
А. Калашников:
– Нет. Очевидно, когда раньше брали глину, в этом месте взяли глубже, чем где-то. То есть, получилась небольшая впадина. А от дождей она заливалась. А поскольку глина, вода никуда не уходила, она стояла. Но как вам сказать – примерно метров пять шириной и длинной так метра четыре. Вот такое озерко было. А глубина в самом глубоком месте не больше пятнадцати сантиметров. Глина, чуть-чуть дотронься до нее, она тут же поднимается таким мутным столбом. Ты взял воды, а где мне брать? Подальше – чище, я лезу дальше. А потом уже с ногами лезем. А кто придет позже всех, тому брать одну глину с водой смешанную.
Из мутной лужи черпается вода: кто пилоткой, кто банкой, кто ладонями.
Голос за кадром:
– То есть, эту лужу вычерпывали до дна?
Голос А. Калашникова за кадром:
– До конца. При мне она уже кончилась.
Голос за кадром:
– Воды немцы не давали?
Голос А. Калашникова за кадром:
– Нет. Ничего.
Вместо лужи – высохшая потрескавшаяся глина.
Стебли полыни клонятся от ветра.
На дне карьера гладкие булыжники, словно черепа людей.
Голос за кадром:
– Господи! Ты сотворил человека по образу и подобию Своему. Все мы дети Твои. Отчего же так низко падаем мы в деяниях своих? Терзаем друг друга хуже зверей диких.
Живые и мертвые
Отвесные стены карьера. Кое-где ниши: маленькие, большие, огромные.
Голос за кадром:
– Из воспоминаний Александра Калашникова: «Помню, один раз пошел плотный дождь и на целый день. Люди, естественно, быстро придумали выход, как уберечься от дождя. Группами, в разных местах стали подкапывать в глиняных стенах ниши. Грызли глину, кто чем мог. Кто-то рыхлил глину ножами и ложками, другие – голыми руками, отбрасывая глину подальше. Углублялись до трех-пяти метров, а может быть и дальше. Дело не в этом, а в скорбном финале. Дождь лил без остановки. В открытые ниши людей набилось много. Вода потихоньку делала свое дело: глиняная стена обвалилась, похоронив всех, оказавшихся в подкопах».
По отлогому склону глиняного карьера катятся куски глины.
А. Калашников:
– Откапывать было бесполезно. Обрушилась такая махина!
Голос за кадром:
– То есть всех задавило.
А. Калашников:
– Задавило, конечно, всех. А потом, кто там откапывать будет и чем откапывать? Сам каждый думает, как бы выжить самому-то. Слава Богу, что я не попал туда, не спрятался от дождя.
Голос за кадром:
– Евгений Долматовский в своей книге «Зеленая Брама» пишет, что в Уманской яме умирало в день по восемьдесят-сто человек. Они там оставались или их выносили из ямы?
А. Калашников:
– Выносили. Они, ну, сколько-то лежали времени. Тот, кто был ближе к подъему из карьера, обращался к немцам, что, мол, там покойники лежат, они уже пахнут на жаре. Даже немцы и сами видели, и там периодически вытаскивали. Назначают: ты, ты и ты, тащи. А там подводы ждали.
Голос за кадром:
– А таскали как, за ноги, за руки?
А. Калашников:
– За ноги, за руки, кто как. Если уж очень, то… Очень-то тяжелых не было. Вот тащили. Там ожидали подводы конные, грузили, как дрова, а уж куда увозили – не знаю.
Фотография на память
Квартира Калашникова.
Голос за кадром:
– Немцы фотографировали наших военнопленных, снимали на кинопленку. Вы тоже описываете несколько подобных случаев, один даже с расстрелом.
А. Калашников (открывает записную книжечку):
– Вот спуск. Они здесь спустились и до самой стены выстроились с небольшим интервалом и сгоняли в эту сторону. Сами двигались и сгоняли, как можно плотнее. То есть отсюда они выгнали всех, погнали сюда, а потом команда: «Садись!» А наше место вот здесь было… Вот здесь офицеры на краю с фотоаппаратами. Вот такую они устроили шутку…
Голос за кадром:
– А стреляли прямо в упор тех, кто не садился? В воздух не стреляли предупредильно?