– Я Вас внимательно слушаю.

– Вы, наверное, уже наслышаны об исчезновении вашего жильца господина Комарова?

– Да, да, до меня доходили вести.

– Так вот четыре дня тому поутру Афанасий Петрович вышел из дома и с тех пор его не видели ни на службе, ни дома.

– Печально.

– Я занимаюсь розысками господина Комарова и пока о несчастье говорить рано, но я к Вам с не совсем законною просьбою.

– Слушаю и буду рад, если смогу чем– нибудь помочь в этом деле.

– С Вашего позволения мне хотелось бы произвести осмотр квартиры исчезнувшего.

– Ну я думаю, – произнёс Иван Егорович, – что это пойдет во благо розыскам и Вы ничего не будете трогать?

– Боже упаси, – приложил руку к груди Путилин, – мне просто необходимо посмотреть, как проживал Афанасий Петрович? Ведь по отзывам он был чрезвычайно замкнутым человеком.

– Да, мне дворник говорил, что не видел ни разу, чтобы к господину Комарову приходили приятели, родные или, – он подмигнул Ивану Дмитриевичу и шепотом произнёс, – дамы.

– Это так, – подтвердил начальник сыска, – Иван Егорович, не сочтете за труд сопроводить меня?

– Я только оденусь.

Дважды щелкнул замок, дворник потянул за массивную бронзовую ручку и дверь с легким скрипом распахнулась.

– Прошу Вас, – хозяин показал рукой, – будьте первым.

– Благодарю, – Иван Дмитриевич ступил в широкий коридор с большим зеркалом на стене.

Квартира оказалось небольшой, состоящей из спальни, гостиной и кабинета. Везде царил порядок и ни пылинки на мебели.

– Иван Егорович, – обратился Путилин к владельцу дома, – а кто убирается в комнатах и готовит господину Комарову.

Иван Егорович кивнул дворнику, мол, отвечай, тот прокашлялся:

– Так Варвара из соседнего дома, она и ключ имеет. Я за ней схожу? – то ли вопрос, то ли просьба.

– Ступай, – начальник сыска осмотрел спальню. Ничего примечательного: широкая кровать под прозрачным пологом, стул, столик, на нем лампа, книга с закладкой, стакан и наполненный водой графин. Иван Дмитриевич взял в руки книгу, оказавшуюся романом господина Диккенса, но интерес вызвала не она, а письмо, служившее закладкой.

«Жестокость порождает только жестокость, господин Комаров, Вам же не знакомо само понятие милосердия. Бог Вам судья, Он накажет Вас за перенесенные нами несчастия, к которым Вы приложили свою руку.»

– Иван Егорович, – Путилин обернулся к хозяину, – Вы не будете возражать, если я возьму с собою это письмо?

– Ради Бога, – ответил тот и добавил, – я надеюсь, оно поможет в розысках несчастного Афанасия Петровича.

– Не могу сказать утвердительно, но свою лепту, надеюсь, внесет.

В кабинете посредине стоял дубовый стол с чернильным прибором на одном углу и на втором стопкой чистой бумаги. В углу стояло бюро со множеством ящичков. Вдоль стен до самых потолков возвышались шкафы, на которых стройными рядами выстроились выпуклыми корешками книги.

Иван Дмитриевич вопросительно посмотрел на владельца дома, тот пожал плечами и подошел к окну, обозревая из него улицу.

Раздалось негромкое покашливание, вернулся дворник.

– Ваше Благородие, – обратился к начальнику сыска, – вот Варвара, – он несильно подтолкнул в спину девицу лет двадцати пяти, зардевшуюся от нежданного внимания.

– Хорошо, – произнёс Путилин, – а теперь ступай, голубчик. Если понадобишься, я тебя найду. – Потом повернул голову к владельцу дома, – Иван Егорович, не будет Вам затруднительно оставить нас с Варварой на несколько минут.

– Не беспокойтесь, – он поднял две руки, мол, господин Путилин, понимаю, что девица будет более откровенна с Вами наедине, – и осторожно прикрыл за собою дверь.

– Так, значит, тебя зовут Варварой?

– Да, – едва промолвила она, еще больше выступили на щеках пунцовые пятна.

– Садись, – Иван Дмитриевич указал на один из стульев, стоявших у рабочего стола, – как говорит народная мудрость, в ногах правды нет.

– Благодарствую, но мне сподручнее стоять.

– Может быть, – сам Путилин присел на хозяйский стул, – но разговор наш не радостный, так что присаживайся.

Поправив юбку, Варвара присела.

– Скажи, когда Афанасия Петровича видела в последний раз?

– Так в день пропажи, – краска так и не сходила с лица, которое она не смела поднять от смущения, сцепила пальцы рук так, что побелели костяшки, выдавая признаки волнения.