– Вы не имеете права так со мной обращаться, – сказала я.

– Вы слишком много знаете о своих правах и слишком мало – о правах полицейских. А ваши правозащитники всегда все дела нам портят, – ответил Суровый. – Будете и дальше хулиганить – мы имеем право применить оружие.

– Я требую связаться с моим адвокатом, – настаивала я.

– У следователя свяжетесь.

Мне не разрешали пить. Меня не выпускали в туалет во время следственных действий. Это приравнивается к пыткам.

От удара по спине мне стало плохо. Я попросила оперативников вызвать скорую помощь. Получила издевательский смешок. Подошла к окну и повторила просьбу активистам, стоявшим на улице. Оперативник, который меня ударил, с силой оттащил меня от окна и вывел в коридор.

– Я требую возможности созвониться с адвокатом, – повторяла я, – вы ответите за этот беспредел.

– Звоните.

– Так дайте телефон.

– Со своего звоните!

Он издевался: все мои телефоны забрали и не возвращали. Через полчаса зазвонил домофон. Оперативники открыли дверь.

На сей раз меня никто не оттаскивал. На пороге стоял врач скорой помощи. Значит, активисты успели услышать мою просьбу.

– Что это такое? – спросил Суровый.

– Скорая помощь, – ответил Михаил Юрьевич.

– Кому?

– Татьяне Викторовне.

– Идут следственные действия, мы не можем никого пускать.

– Тогда я сейчас вызову полицию из местного отделения. Вы отказываете человеку в медицинской помощи.

Оперативникам пришлось сдаться. Только полноценного осмотра они провести не дали. В кабинете, где меня осматривал врач, сидел оперативник-мужчина. Врач измерил мне давление. Оказалось 160 на 100, когда мое рабочее давление – 120 на 80. Дал мне таблетки.

Сразу после отъезда скорой помощи меня поволокли из кабинета.

– Где повестка о вызове на допрос? – спросила я.

– Неужели ты думаешь, что твои депутатские выкрутасы что-нибудь решат? Ты арестована и сядешь. Лет на десять.

– Я требую дать мне возможность связаться с адвокатом.

– Адвокат у следователя будет.

Меня выволокли из офиса. Юлия Мартынова попыталась остановить это. Она взяла меня за руку и проверила пульс.

– Я врач и ее подруга, – сказала Юлия. – Ей плохо, ей нельзя ехать.

– Это решенный вопрос, – отрезал Суровый.

– Тогда я поеду с ней, а если с ней там что случится?

– Не положено.

Алексей Савеличев дал мне микрофон:

– Как вы можете прокомментировать происходящее?

– Как силовое отстранение с выборов в Мосгордуму, – ответила я.

В это время вернулся Андрей, руководитель службы безопасности.

– Представляете, Татьяна Викторовна, по моей машине стреляли.

Я не могла ничего понять. Какой абсурд. Если возбуждается дело о страховом мошенничестве, зачем ментам стрелять? Я понимаю, если бы они преследовали убийцу или насильника…

Меня потащили в машину, запихнули на заднее сиденье, очень больно ударили дверью по руке.

Когда мы ехали мимо леса, один из бравых оперативников со смешком предложил:

– А может, в лес с ней прогуляемся? После прогулок барышни у нас сговорчивее становятся. А то всё отрицают, пока большого ствола в попке не ощутят.

При этом он положил мне руку на бедро и медленно повел ею вверх.

– Да оставь ты ее, Серега. Старая и страшная. Стошнит же. Тетенька уже все поняла. Вы же будете сотрудничать со следствием? – обратился другой опер ко мне. – А то всё – депутат, депутат. Обычная баба, которую мы в любой момент отымеем во все щели всем отделом. Тогда будет знать свое место, какое бабам положено.

Мы приехали. Меня встретил оперативник, сообщил, что я арестована (на тот момент я еще находилась в статусе свидетеля), и под конвоем доставил к следователю.

Люди, далекие от криминала и не имевшие дел с полицией, при слове «допрос» представляют интеллектуальную дуэль с умным следователем вроде Каменской из одноименного сериала или полковника Рогозиной из сериала «След». Это наша основная ошибка. А еще мы наивно полагаем, что при следственных действиях будет соблюдаться закон. Такие большие, имеем по два высших образования, кандидаты, доктора, руководители разного ранга, а в сказки верим. Карманные воришки, которые подчас не умеют читать и писать (да, да, не удивляйтесь), гораздо лучше нас понимают, как вести себя в полиции. Мы думаем: сейчас я все подробно и честно расскажу следователю, он разберется, выяснит, что подозрение ошибочно, и отпустит меня.

Так бывает только в кино. Следователю совсем не нужно устанавливать истину. Ему нужно доказать вашу вину и посадить вас. За раскрытое дело следственная группа получает премию – полмиллиона рублей, а за дело с политическим подтекстом – еще и звездочки на погоны. Будет ли такой следователь искать истину? Заинтересован ли он в этом?

Что касается экономических статей, которые ведет УБЭП и ПК 13 , то их щедро проплачивают заказчики. Как-то сгорел дом, застрахованный в «Росгосстрахе» на 90 миллионов рублей. Сотрудник службы безопасности компании, бывший сотрудник УВД СЗАО 14 , вызвал к себе клиента, сообщил о сомнениях на предмет самоподжога, а на клочке бумажки написал: «Десять процентов». Клиент все понял, отказался платить откат и пригрозил безопаснику заявлением в полицию. Тогда компания «Росгосстрах» через этого безопасника возбудила уголовное дело о мошенничестве в отношении агента, который заключал договор. Заплатили в УВД СЗАО взятку: 3 миллиона рублей. Голый экономический интерес. Лучше отдать 3 миллиона, чем 90. Оптимизация расходов, так сказать. Сотрудники управления убытков, юристы и безопасники получили за счет сэкономленной выплаты премию, намного превышающую взятку. Так что сработали с прибылью. Да, против агента возбудили уголовное дело, – так разве волнует человеческая судьба тех, кто ворочает миллиардами? Парень сначала признался, затем написал отказ от показаний, сообщив, что они получены в результате физического воздействия. Таких примеров за 14 лет работы в страховании я знаю много.