Однажды Анна Карповна объявила, что темой следующего заседания кружка будет разбор собственных стихов, и предложила принести каждому свои творения, у кого таковые имеются. Тема была настолько животрепещущей, что Исай только и думал над ней, и в ожидании заседания пребывал в каком-то особенном нетерпении. Весь вечер накануне он писал, пытаясь поймать за хвост то капризную рифму, то смысл, который улетучивался от долгого поиска этой рифмы. В итоге, на заседание кружка он явился ни с чем, кроме, разве что, черных кругов под глазами и болезненного желания узнать, удалось ли что-то другим.

Некоторые ученики, действительно, прочли свои стихи. Однако единственное чувство, которое они вызывали, было чувство почти физической неловкости: по спине пробегал озноб, сродни тому, что бывает, когда ведут железом по стеклу.

Затем Анна Карповна представила ребятам еще одного автора. Из угла выдвинулся человек лет двадцати девяти – тридцати, худой, с черной копной вьющихся волос и черными же маленькими усиками. Это был тот самый молодой учитель, который еще в прошлом году периодически появлялся на уроках Анны Карповны, садился на заднюю парту и что-то записывал. Она тогда представила его своим ученикам, но никто его имени не запомнил – во-первых, было ни к чему, а во-вторых, слишком оно было замысловатым.

Учитель этот часто приходил на заседания кружка, но и на них больше слушал, чем выступал. Однако когда он говорил, то было видно, что каждое его слово взвешено и продумано. Вдумчивость (а может быть, и перенесенные тяготы судьбы) выдавала неожиданно глубокая для его возраста морщина между бровей и грустные, задумчивые глаза, которые не меняли своего выражения, даже когда он улыбался. Ребята знали, что он воевал как раз в том возрасте, в который только что вступили они, и потому фигура серьезного не по годам учителя была окутана ореолом романтики и вызывала подспудное уважение.

И вот он выдвинулся из угла, где до этого сидел, слушая выступления учеников. Вышел он почему-то с гитарой, что сразу заинтересовало Исая. Учитель прислонил гитару к столу и прочел несколько стихотворений. Читал он хорошо, воодушевленно, но Исай не запомнил, о чем были эти стихи. Что-то о войне, о мужестве, о предназначении. Но тут учитель сказал:

– Некоторые свои стихи я исполняю под гитару. Вот, послушайте.

С этими словами он взял гитару и запел:

Это было поразительно. Довольно обычный голос учителя во время пения преобразился, и незначительные, казалось бы, слова вдруг стали торжественными и весомыми, как будто их наполнили новым неведомым смыслом. Сердце Исая сжалось и не разжималось до последнего аккорда.

– Спасибо, Булат Шалвович, – сказала Анна Карповна. – У вас очень красивые стихи, и музыка их чрезвычайно украшает.

Потом говорили о правилах сложения стихов, о стихотворных размерах, о рифмах. Все это Исай уже когда-то слышал или где-то читал. Ему же хотелось поговорить лично с молодым учителем, и он ждал, когда закончится заседание.

Он догнал учителя в конце коридора, когда тот уже собирался выходить из школы.

– Булат Шалвович, простите, я могу узнать у вас одну вещь?

– Разумеется.

Исай подождал, пока тот закуривал папиросу.

– Ты спрашивай – спрашивай, – подбодрил его учитель, выпуская белый дым в черное осеннее небо.

– Я хотел узнать… Как вы пишете стихи? Что при этом самое главное? Я, конечно, понимаю – все важно. И все-таки? За что-то ведь надо зацепиться, что-то приходит первым. Что это? Смысл? Рифма? Целая строфа? Что? Может быть, музыка?

Булат Шалвович с интересом поглядел на Исая. Ему, казалось, были приятны вопросы, заданные подростком.

– Тебя как зовут? – спросил он.

– Исай Шейнис.

– Знаешь, Исай, я думаю, никто не ответит тебе на этот вопрос. Я сам, например, всегда хотел… и до сих пор хочу… поговорить с Александром Сергеевичем… Эдак знаешь, запанибрата: усесться с ним на кухне за чашечкой чаю… или не чаю… и спросить его: «Старина, как это тебе так удается?». И чтобы он мне, понимаешь… только мне, как лучшему другу… объяснил, как рождаются шедевры. Чтобы передал мне свою формулу. А я бы потом в нее подставлял слова, как цифры в уравнение, и получал бы на выходе шедевр. Заманчиво, правда?

– Да, заманчиво, – согласился Исай. – Я вот пытаюсь найти хоть что-то, нащупать нить какую-нибудь, и не могу, все ускользает…

– А ты, главное, не унывай, продолжай пытаться, и все получится. Вот ответь мне, пожалуйста, на один вопрос: как ты сам чувствуешь – тебе есть, что сказать людям? Только честно.

Исай задумался.

– Я не уверен. Точнее, я бы хотел, чтобы было, а на самом деле я не уверен.

– Вот именно. А ведь это самое главное – иметь, что сказать. Потому что если нечего сказать, то незачем и голос надрывать, и время тратить. Особенно сейчас, когда стране нужны рабочие руки.