–  Придется, придется, - проворчал старик. Здоровой рукой он огладил свои усы, знаменитые усы, который каждый русский патриот считал долгом отрастить девять лет назад и напрочь сбрить три года назад.

В воздухе пахло лекарствами - слегка, несильно, однако Алексей предпочел бы побыть где-нибудь в беседке.

–  Позвольте, дядюшка, предложить вам прогулку. Тихо, вокруг безветрие, штиль.

–  Я не заряжал аккумулятора в этой ступе три дня, - Вильгельм называл свое кресло ступой, а себя - дедом-ягой, к восторгу Сашеньки.

–  А мы по-простому, только плед захватим на всякий случай, - Алексей взял с кресла старый шотландский плед, изрядно истертый, но кайзер был привязчив и к людям и к вещам.
– Англичанин мудрец, но у нас коляска и сама пойдет, - он встал со спины и взялся за ручки кресла. Лакей поспешно распахнул дверь, и они, миновав коридор, выкатились на террасу. Спуск для коляски был только здесь, на восточной стороне, и пришлось выдержать благодарный взгляд Марии - вместе с сыном она прогуливалась по липовой аллее. Такого выражения благоволения к дядюшке она вряд ли ожидала и теперь засияла, как в лучшие дни. Что ж, они действительно предстоят, лучшие дни.

По дороге к беседке они обменивались ничего не значащими фразами о бабьем лете, небывало теплом и спокойном, о том, что природа не признает нового стиля и в России живет по старому, по которому август кончился лишь позавчера, а дурачье в Европе тетью неделю хлебает осень, еще о чем-то.

Беседка, увитая чудесным мичуринским виноградом, была одним из любимых местечек Алексея, здесь он отдыхал - перечитывал любимые книги, все больше детские, Верна, Рида, Эмара, рассматривал видовые открытки и свежие номера американской "Национальной Географии", или наших - "Всемирного следопыта" и "Вокруг света". Время от времени полезно на часок впасть в детство, легче на душе становится. Становилось. С некоторых пор требуется нечто иное.

–  Вам так удобно?
– Алексей устроил "ступу" у мраморного столика, сам сел в плетеное кресло.

–  Вполне, вполне, - рассеянно ответил старик. Сейчас он оглядывался по сторонам, словно чего-то искал, не очень приятное.

–  Сквозит?

–  Нет, нет… - кайзер поморщился, досадуя на собственную нерешительность.
– Я хочу тебя спросить…

–  Да?
– тяжело было видеть колеблющегося дядюшку Вилли. Сдает, сдает старик.

–  У тебя был… человек из сената?
– слово "человек" кайзер произнес в смысле "лакей", хотя писателя Горького ценил едва не превыше всех российских писателей, переписывался, призывал вернуться в Россию - "если она дала убежище мне, чужеземцу, то Вам, Алексей Максимович, Бог велит быть здесь".

–  Был, дядюшка.

–  Они… Они настаивают на разводе?

–  Разводе?
– Алексей непритворно удивился, а потом удивился своему удивлению - ведь до сегодняшнего дня он ожидал подобных "рекомендаций" сената и не знал, честно говоря, как поступит. Быстро, быстро позабыл.

–  Разводе с Марией. Об этом шла речь?
– старик смотрел в глаза прямо и требовательно. Конечно, беспокоится. Ну, хоть в этом можно его утешить. В этом… и во многом другом.
– Нет, дядюшка. Совсем не об этом, - и он рассказал о намерении сената вернуть ему практически все полномочия, возвратиться к самодержавной форме правления, рассказал не торопясь, с удовольствием.

–  Himmeldonnerwetter!
– неожиданно злобно произнес старик.
– Ох, простите, Ваше Императорское Величество!

–  В чем дело, дядюшка?
– Алексею послышалась ирония в этом извинении.

–  Плохо, плохо. Дело гораздо хуже, чем я мог предположить.

–  Что же плохого вы нашли в моем сообщении?

–  Мой мальчик, неужели ты не понимаешь?

–  Нет, - сбитый с толку, Алексей недоуменно смотрел на кайзера. Блажит старик?
– Вы думаете, что они не сдержат своего обещания?

–  Сдержат, если уже не сдержали. Знать бы, подписаны ли бумаги…

–  Ну, не сегодня, так завтра подпишут, что за печаль?

–  Если завтра, то, может быть, есть еще время…

–  Время для чего, дядюшка?
– Нет, вздорный, вздорный старик.

–  Они не тебе передают всю власть, а себе.

–  Как прикажете вас понимать, дядя Вилли?
– уже сухо спросил Алексей.

–  Не сердись, мой мальчик. Наверное, в чем то и я виноват - не предупреждал, хотя чего стоят мои советы, советы человека, проворонившего собственную страну… Видишь ли, если бы сенат настаивал на твоем разводе с Марией, это бы значило, что они хотят ослабить твое положение, скомпрометировать тебя - какое бы решение ты не принял. Но сейчас…

–  Так что сейчас?

–  Сейчас, мой мальчик, они хотят тебя убить.

–  Убить?
– недоверчиво протянул Алексей, но в душе отозвалось - так! Он думал об этом, подспудно, не позволяя оформиться подозрению в слова, но надеялся - ошибается, дует на воду.

–  Сашенька мал, Мария неприемлема, кому в случае твоей смерти перейдет власть? Регентскому совету, а точнее, трем-четырем негодяям из нынешних. Чем больше полномочий передадут они тебе сегодня, тем больше их будет у регентского совета завтра.