– А-а-а! – завопил, катаясь по полу, купец Мордат. – Не надо, пощадите!

– Бросьте его пока в сырую темницу! – буркнул молодой боярин Жирята Михайлович. – А там – соберем суровый суд!

– А может отсечь ему голову, прилюдно, на Красной площади! – бросил его двоюродный брат, воевода Супоня Борисович. – Зачем устраивать суд, если и так все ясно: казнить злодея – и дело с концом!

– А может, его следует сжечь на костре? – предложил боярин Кручина Миркович. – При всем народе, чтобы брянцы увидели нашу доброту и справедливость!

– Я хочу услышать трезвые, спокойные слова, – покачал головой успокоившийся брянский князь, вновь усаживаясь в свое кресло. – Нам, конечно, выгодно показать народу справедливое возмездие и успокоить горожан! Но давайте послушаем мнение человека святой церкви…Пусть нам даст совет ученик владыки, мудрый Нафанаил!

– Мне хотелось бы сказать, княже, – произнес своим чистым, проникновенным басом, отец Нафанаил, – что не следует в этом деле горячиться! Этот несчастный купец, в самом деле, натворил немало бед, но не по своей воле! Такая глупость – только от лукавого! Жалкий Мордат не хотел опорочить своего князя и не желал смерти несчастному Борису Дмитровскому! Поэтому я бы посоветовал поместить пока этого бестолкового Мордата в темницу, а потом, когда пройдут гнев и душевное возмущение, подвергнуть его справедливому суду!

– Это правильно! – махнул рукой брянский князь. – Эй, слуги! – он хлопнул в ладоши. Стоявшие у стены приставы быстро подошли, подняли лежавшего купца, оторвав его от пола, и подхватили под мышки. – Отведите этого злодея в темницу! – распорядился князь. – И не сводите глаз с этого мерзкого борова, чтобы не сбежал!

Княжеские слуги быстро, развернув оцепеневшего от страха толстяка, потащили его в простенок.

Лишь поздно вечером завершился совет княжеской знати, и брянский князь, приняв скромный ужин, отправился почивать. Но едва он разделся с помощью своих верных слуг и прилег на край постели, как теплые женские руки обняли его. – Целуй меня, милый князь! – проворковала нежным голосом княжеская любовница. – И скорей заводи в меня свой дрын! И поглубже!

– Это – ты, Беляна, – прошептал, чувствуя привычное волнение, брянский князь. – А почему ты пришла сейчас? Ведь нынче не твоя очередь?

– Сегодня – моя, сладкий князь, – сказала красавица, обхватывая его руками. – Давай, люби же меня!

– Ох, ах, – закряхтел князь Дмитрий, оказавшись верхом на прелестнице. – И чего ты сегодня такая славная? Ах, ох…

Долго в эту ночь князь познавал свою ключницу: ее умелые ласки были такие сладкие! Только под утро он, наконец, успокоился и уже собирался заснуть, как вдруг его возлюбленная заплакала и, повернувшись к нему спиной, запричитала: – Прости, мой любимый, моего глупого батюшку! Он совсем не хотел тебе зла! Не лишай его жизни, мой сладкий!

Словно холодный душ окатил брянского князя. – Так вот отчего ты была такой ласковой…, – пробормотал он, чувствуя дурноту. – Выгораживаешь своего батьку, бессовестного Мордата!

– Нет, княже, – зарыдала молодая женщина. – Я всегда тебя любила и без лишних слов отдала тебе мое девичество! Ничего для тебя не жалела…Моя душа только с тобой! Пощади моего батюшку!

– Ладно, Беляна, – тихо сказал раздраженный князь. – Я пощажу твоего батюшку и не стану лишать его жизни! Но ему нет места в нашем городе! Пусть уезжает в свою мерзкую Москву! А теперь ступай, Беляна, и больше никогда не показывайся мне на глаза!

Иван Даниилович Калита только что вернулся из Великого Новгорода. Своей поездкой он остался недоволен. Великий владимирский и московский князь хотел пойти с новгородским ополчением на Псков, чтобы покорить своим мечом этот независимый город и взять в плен псковского князя – его давнего врага и соперника Александра Михайловича Тверского. До князя Ивана дошли слухи о желании Александра Тверского помириться с ордынским ханом и вернуть себе Тверь. Иван Даниилович знал о политике хана Узбека, стравлявшего русских князей, и поэтому не исключал возможность ханской милости по отношению к своему врагу. Вот почему он «засиделся» в Новгороде, собирая войска. Однако в это время, в самый разгар приготовления к походу, на окраинные земли Новгородчины нагрянули литовцы. Они частенько приходили грабить соседние с ними русские земли, и новгородцы привыкли от них откупаться.

Так, еще два года тому назад, в 1333 году под Новгород приходил литовский князь Наримант, тот самый, которого выкупил из татарского плена и отпустил в Литву Иван Московский. Новгородцы тогда пообещали Нариманту ежегодное «кормление» и последний примирился с ними, «целовав крест». Теперь же новгородцы, воспользовавшись возможностью не идти на Псков, чего они очень не хотели, имея с псковичами «мирное докончание», заявили князю Ивану Данииловичу, что «теперь у наших ворот злой враг и пора от него отбиваться». Князь Иван, получавший от новгородцев еще больше серебра, чем его предшественники, вынужден был смириться и отказаться от «псковской рати». Вместо похода на князя Александра он послал свое войско на Литву. В марте московские полки и новгородские добровольцы прошли, не встречая сопротивления, по окраинам Новгородчины, откуда в панике бежали не ожидавшие отпора литовцы, а затем вторглись в саму Литву, сожгли литовские городки Рясну, Осечен и разграбили сельские поселения, уводя с собой «богатый полон» и скот.

Сам же князь Иван вернулся в Москву и сразу же устремился в свой думный терем на боярский совет. Здесь его ожидал гость – козельский князь Адриан Мстиславович. Он сидел на передней скамье среди самых именитых московских бояр и, как только московский князь вошел, приветливо встал. – Здравствуй, славный великий князь! – сказал он, вытянув перед собой руки.

– Здравствуй, мой добрый Адриан! – буркнул Иван Калита, делая вид, что рад гостю, и, вытянув, в свою очередь, руки, обнял, троекратно целуя рослого, худенького князя. – Ты уже постарел, а все у своего племянника на посылках! Садись же!