– Да, есть. Но немного.

– Попроси, пусть тебе купят «викасол», выпей таблетку и пей антибиотики, что я тебе дал. Если к ночи лучше не будет, я сам прилечу, не вызывай никого. Больше пей жидкости.

– Хорошо. Я не умру?

– Не волнуйся, ты же помнишь, что говорят линии на твоей руке. Или забыла?

Марина помнила. После операции, процедуры или экзекуции, Марина не знала, как назвать ту бойню, она сидела с докторами в местной столовой и, помешивая кривой алюминиевой ложкой остывший гороховый суп, безучастно слушала повествование о своем будущем.

– У тебя будет один ребенок, но не от мужа. С мужем ты разведешься.

«Я и замуж-то пока не вышла».

– Потом у тебя будут еще два брака, – продолжал оракул, – будет любимая работа, приносящая радость, крепкие отношения с близкими людьми. Линия жизни долгая, и к сорока годам у тебя появится возможность бесцельно тратить деньги.

«Отличная перспектива, это радует».

– То есть я буду богатая и разведенная мать-одиночка?

– У тебя все будет хорошо, так я читаю по твоим линиям.

«Ну, раз линии говорят…»

Марина искренне верила во всю эту галиматью. «Хотя почему галиматью? Это же наука, ей много лет, и почему я не должна верить науке? Сколько книг написано, не с потолка же они это берут, не из пальца? Каламбур. Как раз-таки из пальцев и берут».

– Нет, Алан Гамирович, я не забыла, помню.

– Ну и не волнуйся, пей то, что я сказал, и лежи, еще сделай отвар крапивы и позвони мне часа через два. Пока! Не волнуйся, Марина.

– До свидания…

Марина откинулась на подушку, закрыла глаза, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Позвонила Оле, попросила купить лекарства. Ольга примчалась, дала сестре таблетки, села рядышком.

– Что, подружка, началась твоя взрослая жисть?

Марина молчала, жар усиливался, градусник показывал уже тридцать девять и восемь. Ольга не на шутку заволновалась, она знала, что такое прерывание на таком сроке, да еще полулегальное.

– Эй, ты как? – она посмотрела на сестру. Маринка, почти в бессознании, закатила глаза. – Эй-эй, а ну-ка, глаза не закатываем! – Ольга приподняла сестре подушку, еще принесла жаропонижающее и дала Марине двойную дозу.

Минут через сорок (Ольга была все время рядом) Марина попыталась привстать, но резкая тянущая боль пересекла низ живота, и Маринку согнуло пополам.

– Оля, мне кажется, из меня что-то пытается выйти.

«Бред у нее, что ли?» – Ольга не на шутку встревожилась.

– Доведи меня до туалета, – Марина оперлась на руку сестры, и они попытались медленно дойти до ванной комнаты.

Тамара Николаевна прислушивалась, но не решалась подходить к дочерям с расспросами. Знала, Маринка ничего не скажет, отбрехается, а Ольга пошлет. «Господи, помилуй, за что такое наказание? – думала Тамара, сидя у кроватки годовалой Лильки. Она смотрела на внучку. Девочка спала, сложив мягкие ладошки под румяную пухлую щеку, и улыбалась, причмокивая во сне. – Еще одна растет… Ей-то сколько придется вытерпеть бабьих радостей?» Тамара Николаевна сжимала в руке мятый комочек носового платка. Им нечего было вытирать, слезы давно кончились.

Марина медленно, не разгибаясь, села на унитаз. От самого горла через солнечное сплетение к пупку скрученная, как канат, боль волнами опустилась в низ живота. Марина с трудом дышала, мешала одышка, холодная испарина выступила на резко побелевшем лице. Дверь в ванную была приоткрыта, Ольга стояла рядом, держа сестру за руку.

– Держись, Мариша, держись, моя хорошая…

– Мамочка… – застонала Марина, – мамочка моя, как же больно… от меня что-то отрывается…

Судорога свела ноги, живот. Марина вцепилась в руку сестры, и кусочек плоти, затем второй упали вниз.

– Не дочистил, собака, – Ольга держала сестру. – Сейчас легче станет, потерпи.

– Мама… мамочка моя… – шептала Марина, – еще, наверное…

– Ну? Ты как?

– Терпимо… Сволочь этот Ярик, козел… урод…

Ольга засмеялась.

– Ну да, все бабы мужиков матерят после аборта, не дадим, дескать, больше, не подпустим к себе… эхе-хе, если б так… Ну, идти сможешь?

– Смогу, получше, вроде.

– Конечно, получше. Этот паразит тебя не дочистил. Давай, сейчас главное – антибиотики не пропускай. Ложись. Я пойду.

«Странно, – подумала Марина, – со мной Ольга как и не болеет вовсе. А других на дух не переносит, не подпускает ни мать, ни отца. Какая-то болезнь выборочной ненависти».

***

Оправившись после перенесенного, восемнадцатилетняя Марина стала готовиться к свадьбе с тридцатитрехлетним Яриком. Но пока шел развод избранника с первой женой, пока Иван Иванович помогал родителям Ярика оформлять отдельную квартиру, в общем, свадьбу сыграли только через два года.