– Забавно, – пробормотал Поль.

– А по мне так ничего забавного, – Пульхен сердито стиснул в пальцах вилку с затейливой монограммой. – Какого черта тогда мы все трепыхаемся? Не лучше ли всем сразу в петлю?

– Ну вот, сразу и в петлю!..

– Нет, вы как хотите, а мне эта теория не подходит.

– По счастью, это еще не теория, – возразил Клочковский. – Всего-навсего гипотеза.

– Тем более, что мы упомянули один немаловажный аспект, – добавил Вадим. – Дети. У Ганисяна тоже имеется своя статистика. Более или менее шапочная, и тем не менее. Так вот в первые десять лет умирали все. То есть, значит, без какого-либо различия пола и возраста. Затем цифры смертности стали заметно сдвигаться. Во-первых, мы миновали страшный пик, когда на тысячу человек в день умирало более двух десятков горожан. Во-вторых, в настоящее время вирус стал обходить детей.

– Почти, – вставил Ганисян. – К сожалению, о детском иммунитете говорить пока рано.

– И может быть, вообще об иммунитете говорить рано, – добавил Воздвиженов. – То есть, я хочу сказать, что это не иммунитет, а нечто совершенно иное.

– Ага, опять вмешательство внешних сил, – мрачновато съязвил полковник.

– Правильно, – Воздвиженов кивнул. – Во всяком случае другого объяснения у меня нет.

– Увы, это не объяснение. Во всяком случае на люди с этим не выйдешь. – Клочковский вздохнул. – Вот и получается, господа революционеры, что, захватив власть, вы снова рискуете остаться у разбитого корыта. Глупо вычерпывать воду из лодки, у которой нет дна.

– А что остается? – взъярился Поль. – Сидеть сложа руки? Нет уж, благодарю покорно! Даже Кит – и тот что-то химичит у себя в логове. Собирает на своей Горке докторов, прячет их в подвалах и лабораториях. Тоже, верно, надеется с хрониками разобраться. И правильно делает!

– Откуда такие сведения? – прищурился полковник.

– От верблюда, – Поль шумно высморкался в платок, поймав на себе неодобрительный взгляд Вадима, нехотя пояснил: – Как-никак у меня тут больше двухсот гавриков. Есть постоянный костяк, а есть и пришлые. Так что новости мимо ушей стараюсь не пропускать.

– А насчет третьего урожая в деревнях – это тоже информация от пришлых?

– Ясен пень, от них! – Поль сердито засопел. – Я покуда не телепат и добывать информацию из иных источников не умею.

– Насколько я знаю, – перебил его Клочковский, – мэр как-то раз тоже отправлял пару экспедиций в районные центры. Но, кажется, никто тогда так и не вернулся.

– Еще бы! – Поль ухмыльнулся. – Он ведь у нас гений! И совета ни у кого не спрашивал! Отправил людей, словно на загородную прогулку. А там, между прочим, свищи давно бегают. И пауки с кабана величиной. Вон полковник, должно быть, в курсе, что это такое. А кроме пауков со свищами – еще тридцать три радости!

– Плюс – ребятки ненаглядного Кита, – напомнила Мадонна.

– Точно! Так они и пустят кого-то на свою территорию!

– Именно поэтому мы и пытались договориться с Лили. Худой мир, сами знаете, лучше доброй ссоры. – Вадим бросил на Пульхена красноречивый взор. Полковник угрюмо потупился.

На некоторое время все замолчали. Слышно было, как тоскливо и зло подвывает на улице ветер. Где-то этажом выше часто и гулко хлопали оконные, давно лишенные стекол ставни.

Погрузив пятерню в свои черные космы, Поль сосредоточенно скреб в голове.

– Так что же? – глубокомысленно изрек он, – будем совершать революцию или чуть погодим?

– А чего годить? – проворчал Пульхен. – Ясен пень, будем.

Он и сам не осознал, что поневоле подхватил присказку Поля. На него посмотрели с улыбками, и он запоздало смутился. – То есть, я хотел сказать…

– Да ладно, все мы поняли, – перебил его Вадим. – Революция – так революция. Я тоже не против.

Оглядев собравшихся за столом заговорщиков, Мадонна запрокинула голову и звонко рассмеялась.

Лебедь сидел в кресле и бесцельно глядел в стену – такую же старую, усохшую, как он сам, давно не беленную, испещренную сотнями трещин-морщинок, в бородавчатых наростах, в неряшливых пятнах. Руки его уже не дрожали, но в груди властвовал все тот же болезненно знакомый холод. Лебедь голодал уже сорок второй день. А ОН обещал явиться к Лебедю на сороковой. Увы, вместо этого звучали прежние голоса, и тень Лебедя совершенно самостоятельно расхаживала по стенам, копируя его ночные маршруты, совершенно не обращая внимания на то, что сам хозяин сидит в полной неподвижности.

– …Лично мне думается, что эта парочка объяснила практически все. Во всяком случае понятие зла у них раскрыто достаточно полно. Кстати, вы-то сами как находите Фридриха?

– Это апологетика вождизма, агрессии и воли? Ну, пожалуй… Во всяком случае его толкование разумного эгоизма впечатляет. Хотя трактовка первоинстинктов несколько прямолинейна, да и подача чересчур амбициозна. Мне, честно говоря, ближе и интереснее работы Зигмунда. Одна теория эволюционных скачков чего стоит! Полагаю, что до него об этом вообще никто не писал. Просто не догадывались.