Однажды в Совмине по ошибке трубку взял только что назначенный председателем Совета министров Н. Тихонов. Я ему минут пять объяснял, что от него нужно. Внимательно выслушав меня, он спросил:

— Часто такое бывает?

— Раза два в месяц.

— И нельзя упростить процедуру?

— Пробовали — не получилось.

— Тогда ничего не поделаешь.

Умер Л. Брежнев, и министерство залихорадило.

Накануне дня массового прилета иностранных делегаций я встретил в коридоре на седьмом этаже своего приятеля, заместителя заведующего протокольным отделом Антона Палюру, и тот мне поведал:

— Будет большой бардак. Везде: в аэропорту, в Колонном зале, на Красной площади. ЦК партии всё взял на себе, наш протокольный отдел практически устранили. А сами они больше, чем с тремя делегациями за раз, никогда дела не имели.

В самом МИДе горячка достигла апогея. У копировальной комнаты толпилась очередь. Будущий посол во многих странах, а тогда третий секретарь, умолял Валю, ответственную за копировальную машину, размножить ему бумаги вне очереди. Речь шла о «пролете» самолета:

— Через два часа самолет вице-президента США Буша пересечет нашу воздушную границу. Если я не подготовлю бумаги, его собьют.

Валя смилостивилась. Я теперь спрашиваю себя: что было бы, если бы она оказалась менее уступчивой?

На похороны Брежнева должны были прибыть делегации почти из ста стран. МИД стоял на ушах. В один из вечеров я дежурил по своему Первому европейскому отделу.

Зазвонил телефон правительственной связи, вертушка.

Звонивший представился:

— Генерал Колобов.

Колобова я знал. Он руководил одним из подразделений КГБ.

— Где расположится прибывший на похороны премьер-министр Бельгии? — спросил он.

— В посольстве Бельгии.

— У нас другое предложение. Ему лучше расположиться в гостинице «Националь».

И дальше генерал стал перечислять преимущества расположения бельгийца в гостинице.

А я знал, в чем причина его озабоченности. Если бы премьер остановился в гостинице, то пинкертонов разместили бы в соседних номерах, они бы изображали из себя туристов, их бы кормили в ресторане, и они отсиживались бы в баре, потребляя напитки за счет ЦК партии. А если премьер расположится в посольстве, то им придется все дни и ночи напролет дежурить на улице в машинах, припаркованных рядом с посольством.

Генерал продолжал распространяться. Я его остановил:

— Я вас понимаю. Но я не уполномочен принимать решение.

— Куда я должен позвонить?

Я продиктовал номер телефона.

— Кого я должен спросить?

И я спокойно ответил:

— Громыко Андрея Андреевича.

Генерал помолчал, потом после сухого «спасибо» повесил трубку.

Потом мы смеялись всем отделом.

Большего беспорядка и неразберихи, чем в аэропорту Шереметьево во время встречи иностранных делегаций, прилетевших на похороны Брежнева, я не видел никогда.

К счастью, я имел дело со швейцарцами, а народ они аккуратный и дисциплинированный. Посол К. Фриче беспрекословно выполнил всё, о чем я его просил. Ровно в два часа дня он подъехал на своем мерседесе к МИДу. За рулем сидела только что приехавшая дама, новый советник-посланник. Я сел к ним в машину, и мы отправились в Шереметьево.

Зал для встречи гостей в Шереметьево напоминал стадион во время крупных футбольных матчей. В это трудно поверить, но… потеряли единственный экземпляр документа, где были проставлены номера машин, закрепленных за руководителями делегации. И я видел, как Фидель Кастро, Индира Ганди и другие вполне узнаваемые персоны ждали машин по часу.

Я оставил посланницу в машине, и мы с послом через комнату пограничного контроля проникли в зал прилета. Там благополучно встретили министра иностранных дел Швейцарии Пьера Обера. По протоколу ему следовало принести соболезнование от имени швейцарского народа. Для этого в Шереметьево дежурил председатель Совета Союза Верховного Совета СССР А. Шитиков, который к тому времени уже был очень солидно навеселе. Когда я подвел к нему Обера, он практически ничего не соображал. Я развернул его в сторону Обера и объяснил:

— Сейчас швейцарец будет выражать соболезнование.

Шитиков хлопал глазами и произносил непонятные слова.

— Выражайте, — повернулся я к Оберу.

Тот произнес пару слов.

Шитиков еле успел промямлить нечто похожее на «спасибо», как его развернули в сторону О. Пальме.

Потом мы поехали в Колонный зал. Я предупредил министра, что венок, который он привез и который у него забрали по прилете, найти вряд ли удастся, поэтому ему дадут какой-нибудь другой.

Социалист Обер все понимал и соглашался. Но, к удивлению, Фриче в груде венков углядел швейцарский крест. Мы вчетвером не без труда вытащили нужный венок, и я понес его к гробу Брежнева.