Лишь после третьего внимательного прочтения толстой папки девушка заметила очень важный брак в работе следствия. В папке не было карты с отпечатками пальцев убитого. Есть такое правило, в соответствии с которым в каждом случае смерти от несчастного случая или убийства следственная группа, в которую всегда входит техник-дактилоскопист, фотографирует место происшествия, а также берет отпечатки пальцев у трупа.

Шливиньска разыскала старшего сержанта Лемского, который должен был это обеспечить.

– Почему вы не включили в дело отпечатки пальцев Червономейского? – спросила она. – Прошу это сделать.

Старший сержант покраснел.

– Зачем вам отпечатки? Он же не стрелял сам в себя. Известно, что его застрелил «алфавитный убийца», который никаких отпечатков не оставил. Я работал там часа два и ничего не обнаружил.

– Меня интересует не убийца, а его жертва, Червономейский.

– Его отпечатки я вообще не снимал.

– Почему? – удивилась поручник.

– Ну, было столько работы. Теплица большая, как костел. С двумя входами. Отпечатков там было до черта, но все или сына, или старика и его помощников.

– Раз вы знаете, что там не было отпечатков пальцев Червономейского, значит, они вам знакомы, вы взяли их у мертвого?

– Нет, я взял только у остальных, старик же имел такую характерную двойную петлю, что ее сразу, на глаз можно было распознать. А когда я закончил работу, тело уже унесли в дом, прокурор разрешил. Потом весь материал, как ненужный, я уничтожил.

Выхода не было, и Шливиньска пошла со своей проблемой к майору.

– Значит, вам нужны эти отпечатки? – удивился Станислав Зайончковский.

– В биографии умершего, которую я нашла в деле, есть очень существенные пробелы.

– Вы так считаете? – Майору очень не понравились ее слова. Ведь он сам вел следствие.

Барбара поняла, что снова задела амбиции коменданта, и постаралась смягчить сказанное.

– Естественно, следствие велось тогда под другим углом. Тогда не фиксировали внимание на частностях, лишь ориентировочно изучали жизнь убитого садовода. Но сейчас, когда можно предположить, что и он имел на совести какие-то преступления, к этому нужно подойти иначе. Что же касается промахов, то я вижу следующее: мы опираемся на показания Янины Червономейской, жены Владислава, о том, что они в 1935 году эмигрировали из-под Чешина во Францию. Однако это не удалось проверить. Все документы той деревни пропали в годы войны. Этим следствие в Чешине удовлетворилось. Подтверждения фактов не искали через свидетелей, которые еще, несомненно, живут в том районе. А может, фамилия его была вовсе не Червономейский?

– Вы думаете? – Зайончковский в душе признавал, что упрек девушки справедлив. Действительно, он не проконтролировал расследование этих обстоятельств.

– Я пока ничего не думаю. Так как не знаю фактов. А должна знать. Второй промах гораздо существеннее. Постоянно опираясь на биографию садовода, рассказанную нам его женой, мы узнали, что Червономейского взяли в гитлеровскую армию и отправили на восточный фронт. Но мы не знаем, как он вел себя там. Не был ли случайно эсэсовцем или другим военным преступником. Кроме того, факт его пребывания в плену после Сталинграда не подтвержден. А может, наш герой находился совсем в других местах и выполнял совершенно другие функции? Я не обвиняю его жену в сознательной даче фальшивых показаний. Она просто может ничего об этом не знать.

– Да, – согласился майор, – это нужно выяснить.

– И еще один промах, самый серьезный. Червономейская показала, что ее муж вернулся из советского плена только в 1948 году. Действительно ли он был там так долго? Ведь советские власти прекрасно знали, что силезцы, эльзасцы, тирольцы и жители других местностей, насильно включенных в рейх, призывались в армию и признавались немцами без их согласия. Пленных из числа этих лиц освобождали в первую очередь, даже до окончания военных действий, если они выражали желание вступить в свои национальные формирования, сражавшиеся с немцами рядом с Красной Армией. Тысячи силезцев попали таким образом в I армию Войска Польского. А те, кто не хотел больше воевать, возвращались домой из плена в 1945 году, после капитуляции Германии. Как получилось, что Червономейский вернулся в Эльзас лишь через три года после окончания войны?

– Да, это странно.

– Странно и то, что бедный солдат, только что освобожденный из лагеря военнопленных, сразу же после возвращения к жене, которой во время войны пришлось вместе с детьми хлебнуть немало горя, продает свой дом в Эльзасе. Как нам известно, до войны он был наемным работником у одного из местных овощеводов. Откуда у него сразу появились финансовые возможности для аренды и даже скорой покупки большого сельскохозяйственного имения под Лионом? Ведь для такой аренды нужно много денег, не говоря уж о том, что арендатор должен внести арендную плату за год вперед.

– Признаюсь, пани Бася, – Зайончковский первый раз отбросил официальное «вы», – что я завалил это дело. Моя вина.

– Но, уважаемый пан майор, это не завал, а только недовыяснение мелочей, которые вначале казались несущественными. – Барбаре действительно стало жаль начальника, который выглядел сейчас серьезно озабоченным. – Это никак не повлияло на дальнейшее развитие событий.

– Вы так думаете? – без энтузиазма спросил Зайончковский.

– Конечно. А эти промахи теперь будут исправлены.