– Поэтому вам и нужны отпечатки пальцев Червономейского?

– Именно. Мы пошлем их в Центральное управление. Может, они там уже зарегистрированы? В случае необходимости обратимся к советским властям с запросом, значится ли в их списках Владислав Червономейский, взятый в плен под Сталинградом, и когда его освободили. Если и этого будет недостаточно, попросим Францию предоставить нам данные об этом репатрианте.

– С Францией, – скривился майор, – будет труднее и дольше всего. Потребуется обратиться за помощью в Министерство иностранных дел. Пока придет ответ, пройдет много времени.

– Если иначе нельзя, подождем. Хуже всего, что у нас нет тех отпечатков.

– Ну, я этому Лемскому всыплю по первое число. Такой опытный техник и так испортил дело.

– Пан майор. – Девушка рискнула защитить старшего сержанта от справедливого, кстати, гнева начальника. —

Еще в Святом писании сказано: кто сам невиновен, пусть бросит камень.

Зайончковский засмеялся:

– Сегодня у меня черный день. Но досталось мне справедливо. Ой, справедливо!

– Никакая самокритика не изменит того факта, что отпечатков нет.

– Будут.

– Боюсь, что уже поздно. Даже если мы получим от прокурора согласие на эксгумацию трупа, разложение, вероятно, зашло уже так далеко, что папиллярные линии стали непригодны для идентификации. Ведь прошло уже больше полутора месяцев со дня убийства этого человека.

– К счастью, только полтора месяца. Я не рассчитываю на эксгумацию. Пошлем Лемского в дом Червономейского. Пусть там попробует отыскать отпечатки пальцев. Может быть, на некоторых личных вещах старика они еще сохранились.

– Но как их отличить от отпечатков тех лиц, которые могли там побывать после смерти садовода?

– Определенный риск, конечно, есть. Но Лемский должен вспомнить, как выглядели папиллярные линии Червономейского. Кроме того, есть шанс, что на предметах исключительно личного пользования, таких, например, как кисточка для бритья, бритвенный прибор или садовый нож, остались только отпечатки пальцев погибшего.

– Лемский что-то говорил о двойной петле, – вспомнила Шливиньска.

– Ну, тогда все в порядке! – обрадовался комендант. – Двойная петля – это очень редко встречающаяся форма расположения папиллярных линий, не чаще чем один раз на несколько сотен тысяч, если не миллионов пальцев. Старший сержант легко идентифицирует эти отпечатки и не сделает ошибки. Совершенно исключено, чтобы в доме Червономейских мог найтись отпечаток двойной петли, не принадлежащий садоводу. И все же я скажу этому Лемскому несколько слов. Чтобы такая небрежность не повторилась в будущем.

На этот раз старший сержант проявил себя прекрасно. Три дня он не вылезал из дома Червономейских. Задание оказалось нелегким, так как в доме была сделана тщательная уборка, а в теплицах работало много людей и они наверняка стерли все прежние отпечатки. Даже помазок и бритва, на которые так рассчитывал майор Зайончковский, были вымыты и спрятаны в шкаф. В двух местах Лемскому все же удалось наткнуться на отпечатки с двойной петлей, но они, к сожалению, оказались сильно повреждены и наполовину стерты.

С большим энтузиазмом он продолжал поиск. Наконец счастье улыбнулось технику-дактилоскописту. В углу одного из шкафов он обнаружил ружье в чехле. Червономейский был страстным охотником и членом местного охотничьего общества. После смерти садовода его ружьем никто не пользовался и не вынимал его из чехла. На прикладе ружья и на сменных дулах сохранилось несколько четких и полных отпечатков пальцев. Можно было предположить, что это отпечатки как правой, так и левой руки. Их вполне хватало для возможной идентификации.

Напыщенный как павлин, сержант доложил о выполнении задания и положил на рабочий стол Шливиньской свою работу.

Барбара сразу же распорядилась сфотографировать отпечатки, и уже в тот же день из Забегово в столицу было отправлено письмо. Главную комендатуру в Варшаве просили выяснить, нет ли подобных отпечатков в центральной картотеке, а также обратиться к советским властям с просьбой ответить на следующие вопросы: есть ли в списках немецких военнопленных фамилия Владислава Червономейского? Если да, то когда этого пленного освободили и принадлежат ли ему отпечатки пальцев, изображенные на прилагаемой фотографии. В письме также содержалась просьба в официальном порядке запросить из Франции информацию о репатрианте, который в 1948 году ликвидировал свое хозяйство под Лионом и вернулся в Польшу.

Теперь Шливиньской оставалось только ждать результатов своей работы.

Тем временем в Забегово воцарился полный покой. Дела маленького городка шли своим обычным путем. «Алфавитный убийца» не подавал признаков жизни. Люди, чьи фамилии начинались на «Е», немного успокоились, чему, кстати, весьма способствовала милиция, окружившая этих людей особым вниманием. Дантист Эмилианович, который после убийства Адама Делькота уехал из города, теперь вернулся и снова занялся столь доходной частной практикой.