Шрифт:
Света, сама ставшая не только матерью четверых славных детей, но даже уже и бабушкой, никак не может смириться со смертью матери. Да и как смиришься, если мама ушла из жизни такой молодой, такой красивой!
А боль в душе, как пламяНе гаснет много лет,Сходить бы в гости к маме,Да мамы больше нет.Вот и Нина Ивановна тоже никак не может поверить в то, что нет Любы, подруги её задушевной.
И я уже не в силахХоть что-то изменить,Осталась лишь могила – связующая нить,Да память в сердце самом…Да, память осталась. И не только у Светы. Осталась и благодарность к этой женщине за то, что она была.
***
Они жили по соседству и дружили семьями. Со стороны это выглядело, наверное, странно, потому что людей, более разных по складу характера, сыскать совершенно невозможно. Амбициозная, вспыльчивая Вера Николаевна, бой-баба с распахнутой настежь душой, и полная противоположность ей – Люба, мягкая, уступчивая, спокойная, рассудительная, а интеллигентности в ней было многим более, чем у её высокообразованной подруги. Да и мужья их были такими же разными: у Веры Николаевны Ильич – под стать Любе, Виктор же – точь-в-точь она, Вера Николаевна. Но вот, поди ж ты, дружили, и именно семьями!
Припомнилась совместная встреча Нового года.
Виктор, простой водитель лесовоза, очень хорошо знал историю и при каждом удобном случае не упускал возможности напомнить об этом окружающим, устраивая им что-то вроде тестирования.
Не обошлось без этого и в ту Новогоднюю ночь.
Как водится, сначала проводили год уходящий и готовились встретить наступающий. С открытой бутылкой шампанского в руке Виктор приступил к своему коронному номеру, без которого не обходилось ни одно застолье.
– Когда умер Павел Первый?
«Экзаменатор» обвёл взглядом притихшую «аудиторию» и остановил его на жене. Люба тут же вскочила со стула, встала по стойке «смирно!» и бойко отчеканила:
– Павел Первый умер в тысяча восемьсот первом году.
– Правильно, садись. Подставляй тару, свою порцию шампанского ты заработала.
Гордый эрудицией своей жены, Виктор налил ей вина и переместил горлышко бутылки к фужеру Веры Николаевны.
– Назовите-ка, уважаемая, годы правления Николая Второго.
Вера Николаевна не историк, да и по части императоров была не так подкована, как её подруга, потому и растерялась. Попытку Ильича прийти жене на помощь пресёк грозный окрик:
– Не подсказывать! Удалю!
Поднапрягши память, «тестируемая» радостно выпалила почти правильный ответ.
Теперь бутылка дамокловым мечом нависла над фужером Ильича.
– Ну-с, батенька, а с вами мы поговорил о революции.
– Надеюсь, не о Французской? – улыбнулся Ильич и показал на часы. – Давай, наливай авансом, моя Николаевна вон уже тост репетирует.
Да, хорошее было время. Мирное и спокойное. В будни работали, в праздники отдыхали. Растили детей.
У Любы и Виктора их было трое. Две дочки и сын Серёжа. Девочки мало схожи между собой и внешне, и по характеру. Одна – боевая, другая – тихоня. Кто из них старше, Нина Ивановна до сих пор не знает, хотя это и не столь важно – ведь Ира и Света были близнецами.
Время щадило Любу. Вот уже и дочки заневестились, а она оставалась всё такой же красивой женщиной с девичьей фигурой и с лучистыми голубыми глазами.
Володю Лысухина, избранника Светы, Вера Николаевна знала. Этот симпатичный кареглазый паренёк, спокойный, под стать тёще, был местным. А вот потенциальный муж Иры – приезжий, и о нём никто ничего толком не знал. Помнится, Люба, очень сдержанная в оценке людей, всё сокрушалась:
– Бесшабашный он какой-то, несерьёзный.
– Ничего, семейным станет, остепенится, – успокаивала её Вера Николаевна. – Они же любят друг друга, а это главное.
Но в глазах подруги сполохами металась тревога, и никакие аргументы не могли её унять.
Вскоре девочки вышли замуж и покинули отчий дом. Уехали.
А потом…
А потом уехала и Вера Николаевна. Уехала, чтобы навсегда вычеркнуть из памяти этот таёжный посёлок и сжечь за собой все мосты. Слишком велика была обида, полученная от тех, от кого и не ожидала. Нет, не от Любы. Люба, вообще, никого не могла обидеть.
В память о подлости людской Вера Николаевна оставила лишь эти строчки, которые твердила, как мантру:
Не узнать вам меня. Я не та.Та во дне во вчерашнем осталась.А в душе лишь одна пустотаДа осеннего дня усталость.