– Давай, сынок, выпьем за то, что ты жив, за то, что ты не потерял веры, и я тебя очень хочу попросить, не теряй никогда и надежды, не опускай руки. За тебя, сын, за тебя!

– Кузьма! Ты куда по столько льешь? Ведь он сейчас упадет.

– Не переживай мать, не упадет! Ты глянь, ведь он уже не тот зеленый юнец, а фронтовик.

– Нет, пап, мама права, наливай по половинке.

– На улице уже темно, а девчонки где-то ходят.

Не успела мать договорить, как в дверь постучали.

– Кто? – спросила она.

– Мам, это мы.

– Ну, слава Богу! Проходите, там Миша вернулся.

– Правда?

Сестры бегом рванули к брату:

– Мишка! Это ты? Девочки, вы гляньте, братик наш при медалях! Миш, ты надолго домой?

– Да, меня записали в инвалиды, так что больше воевать не могу.

– Какой же ты инвалид?

– Получается, что самый настоящий. И на фронт таким дорога закрыта. Но ничего я завтра в комиссариат пойду.

На следующее утро Михаил явился в комиссариат и доложил о своем прибытии из госпиталя, поведал там свою историю, и выказал им свое неудовольствие по поводу решения майора. При этом поинтересовался, может здесь смогут помочь и вернуть обратно в строй.

– Я вас прекрасно понимаю, товарищ лейтенант, но таковы правила и нет у меня таких полномочий, чтобы отменить решение комиссии, – ответил комиссар. – Вот ваше личное дело, и там черным по белому написано «тяжелое осколочное ранение, повлекшее за собою сильное увечье тазобедренной области». Куда мне прикажите эти слова деть?

– Да, товарищ майор, такие слова тяжело спрятать, но все же, посмотрите на меня, я полон сил, энергии, отваги, а вы меня домой. Телят мне, что ли пасти?

– Я вижу не зря вам орден дали, вы вправду человек глубоко любящий Родину, я попробую помочь, но не сразу, зайдите месяца примерно через два.

– Есть! Зайти месяца через два, разрешите идти?

– Идите, но впредь трость за дверью больше не оставляйте.

– Есть, трость за дверью не оставлять.

Возвращаясь домой Михаил весь сиял от радости. К нему вернулась и надежда, которую он чуть не потерял. После обеда Миша решил написать письмо Петру: «Здравствуй Петь, пишу тебе из дома, так как меня комиссовали. Но после визита в комиссариат у меня снова появился шанс». За ужином Михаил поделился радостным событием и с родителями:

– Мне сегодня в комиссариате майор пообещал помочь с возвратом в дивизию. Только сказал, должно пройти несколько месяцев.

– Вот я вчера об этом и толковал – надежду главное не потерять, – произнес отец.

– Да, я сейчас расскажу историю, которую до сей поры не рассказывала никому, – произнесла Агриппина Алексеевна, – дело было так: получила я в 1916 году письмо, сказывалось в нем, что муж ваш, при наступлении российских войск, героически погиб. А я читаю и чувствую, что он жив, нет такого предчувствия, как тебе лучше объяснить, предчувствия потери близкого. Мне бы тогда обратить внимание, что ни фамилии, ни имени не указано. А я в те дни просто надеялась и верила, что он придет домой. Ждала его я каждый день, и каждый день смотрела на дорогу, и месяца через три, представляешь, мою пол, а тут дверь в хату отворилась и на пороге я увидела Кузьму. Помню, моему бабьему счастью не было тогда придела. Оказывается, у них солдат перепутал и не туда письмо послал, помнишь Кузь?

– Да, мать, помню. Миш, представь картина, я возвращаюсь домой, а на меня здесь уже похоронка приходила, но моя жена не поверила, ни единому слову этой бумаги, и продолжала верить, что я жив, и надеялась на мое возвращение, и я пришел.

– Этим рассказом мы хотели донести до тебя сынок, что никогда не надо терять надежды и веры.

Ранним теплым утром в середине лета Михаил вышел из дому прикурил папиросу и направился в сторону комиссариата. Сегодня он шел легкой походкой, не смотря на то, что рана его еще беспокоила. Трость он решил с собой уже не брать, и все свое тело пытался перенести так, чтобы по минимуму опираться на ту ногу, на которой было ранение, и где периодически пробивала острая боль. Он хорошо понимал: если появиться с тростью, то о фронте разговор заводить с комиссаром бесполезно, а если придти легкой походкой, и убедить его в том, что рана больше не беспокоит, то сразу появится шанс на восстановлении в рядах вооруженных сил. Так Михаил и поступил, войдя легкой походкой в кабинет комиссара, Михаил громким голосом доложил о своем прибытие:

– Товарищ майор! Лейтенант Снигирев прибыл по вашему приказанию.

– По-моему?

– Так точно, по-вашему, как вы приказали через два месяца.

– Да, я вспомнил, вы после тяжелого ранения, присаживайтесь, буду с вами предельно откровенен, что касается вашего возвращения на фронт, тут, увы, я сделать ничего не смог, но в то же время я готов вам помочь, и предложить вам службу в тылу, что скажите лейтенант?

– В тылу?

– Да в тылу. Дело в том, что я поближе ознакомился с вашим личным делом и понял, что такой офицер как вы, имеющий боевые заслуги ни как не может быть отстраненным от вооруженных сил нашей страны. Я буду рад восстановить вас в звании и предложить вам проходить службу здесь, в должности помощника комиссара. Конечно это не фронт, и я это прекрасно понимаю, но и здесь кто-то тоже должен служить. Я даю вам время подумать, скажем, до завтрашнего дня.

– А чего здесь думать, если с фронтом вообще никак не выходит, то я согласен в комиссариате.

– Значит, ты согласен?

– Конечно.

– Тогда я сегодня подготовлю на тебя приказ, а завтра с утра жду на службе. Да, еще хотел спросить, а где твоя трость?

– Она мне больше не нужна.

Удача снова повернулась к Михаилу лицом, и надежда на восстановлении в рядах Советской армии тоже оправдалась. Он так спешил домой, чтобы скорее порадовать родителей своим восстановлением в рядах вооруженных сил, что совсем забыл про боль, которая периодически его настигала. Войдя в дом, Миша поспешил поделиться радостной новостью с родными: