– Значит, вы выкупили ее у Жилетта.

– Совершенно верно.

– Зачем?

Пэтчетт, с улыбкой:

– Линн очень похожа на актрису Веронику Лейк. Она была мне нужна для коллекции, чтобы пополнить мою студию.

– Что за студия?

Пэтчетт качает головой:

– Мне нравится ваш напор, я вижу, что вы сдерживаете свои чувства, и ценю это – но больше вы от меня ничего не узнаете. Все, что может помочь вам в расследовании, я сообщил. Если будете настаивать, мне придется позвонить своему адвокату. Теперь вы, возможно, хотите узнать адрес Линн Брэкен? Сомневаюсь, что ей что-то известно о покойной мисс Джануэй, однако, если желаете, я позвоню ей и попрошу ответить на все ваши вопросы.

– Ее адрес у меня есть. А на этот домик вы тоже сутенерством заработали?

– Я финансист. Имею ученую степень химика, несколько лет проработал фармацевтом. Делал разумные вложения. Думаю, слово «предприниматель» лучше всего описывает круг моих интересов. И пожалуйста, мистер Уайт, не пытайтесь смутить или запугать меня грубостью. Не заставляйте меня жалеть, что я разговаривал с вами как с равным.

«Разговаривал как с равным…» Люди вроде Пэтчетта так и смотрят на полицейских: как на докучных насекомых, с которыми, впрочем, иногда, для пользы дела приходится «разговаривать как с равными».

– Ладно, давайте подытожим.

– Пожалуйста.

Бад. доставая блокнот:

– Вы говорите, Дуайт Жилетт был сутенером Линн Брэкен?

– Мне не нравится слово «сутенер», но да, так и было.

– Прочие ваши девушки прежде работали на сутенеров – на улице или по вызову?

– Нет. Все мои девушки – модели либо неудавшиеся актрисы, которых я спас от крушения всех надежд.

Сменим тему.

– Вы не часто читаете газеты, верно?

– Верно. Стараюсь избегать дурных новостей.

– Но о бойне в «Ночной сове» слышали.

– Разумеется, я ведь не в пустыне живу.

– Одной из жертв стал этот парень, Дюк Каткарт. Он был сутенером, и известно, что в последнее время какой-то человек, искавший девушек для работы по вызову, о нем расспрашивал. Жилетта, работавшего с уличными проститутками, вы знаете. Может быть, сталкивались по работе с другими людьми того же сорта, которые могли бы дать мне наводку на этого типа?

Пэтчетт, вытянув и скрестив длинные ноги:

– Вы полагаете, «этот тип» мог убить Кэти Джануэй?

– Вряд ли.

– Или считаете, что он стоит за делом «Ночной совы»? Мне казалось, в убийстве обвиняют какую-то негритянскую шайку. Так какое из преступлений вы расследуете, мистер Уайт?

Бад впивается ногтями в подлокотники так, что трещит материя. Пэтчетт, разведя руками:

– А ответ на ваш вопрос – нет. Из людей этой породы я не знаком ни с кем, кроме Дуайта Жилетта. Уличная проституция в круг моих интересов не входит.

– А что скажете насчет двух В?

– Двух В?

– Вторжение со взломом. Кто-то побывал в квартире Каткарта и стер все отпечатки пальцев.

Пэтчетт пожимает плечами.

– Мистер Уайт, просто не понимаю, о чем вы говорите. Для меня все это – китайская грамота.

– Правда? А как насчет порнухи? Вы знаете Жилетта. Жилетт продал вам Линн Брэкен. Тот же Жилетт продал Кэти Джануэй Каткарту. Говорят, что Каткарт пытался начать новое дело – торговать порнографией.

При слове «порнография» в глазах у Пэтчетта что-то блеснуло – и тут же погасло.

– Это для вас уже не китайская грамота, а?

Пэтчетт поднял бокал, неторопливо помешал соломинкой кубики льда.

– По-прежнему не понимаю, о чем вы. Кроме того, ваши вопросы все сильнее отклоняются от изначальной темы. Я терплю вас, потому что ваша манера беседы для меня в новинку: однако терпение мое на исходе, а главное, меня смущает запутанность ваших мотивов.

Черт бы его побрал – скользкий, как угорь! Бад встал, кипя от гнева.

– Верно ли я понимаю, что кто-то из фигурантов этого дела вам небезразличен? – задал вопрос Пэтчетт.

– Верно.

– Если это та девушка, Джануэй, – имейте в виду, что мое предложение остается в силе. Возможно, я и вовлекаю женщин в незаконную деятельность, но они получают достойную компенсацию за свой труд, я хорошо с ними обращаюсь и слежу, чтобы мужчины, с которыми они имеют дело, относились к ним с подобающим уважением. Всего доброго, мистер Уайт.

По дороге Бад размышляет о том, что скрыл от него Пэтчетт. Потом мысли переходят на Дадли – скоро ли он заподозрит, что Бад прячет улики? Он уже косится на Бада, но пока что по другой причине – боится, что тот изувечит Эксли.

Линн Брэкен живет в Ноттингеме, неподалеку от Лос-Фелис: дом он нашел легко – вычурное современное здание. Из окон сочатся разноцветные лучи света: прежде чем звонить, Бад туда заглянул.

В многоцветном тумане – красном, желтом, голубом – разворачиваюсь перед ним эротическое шоу для одного.