Шрифт:
– Девочка – говорит он, – не суди меня так скоро. Это правда, что все эти роли я должен исполнить в этой больнице, но у меня нет никакого желания шпионить за этими несчастными людьми.
– Они засадят вам пулю в голову, если вы скажите им, то, что вы говорите мне.
– Да, – отвечает он. – Да. Кроме всего этого я еврей, и это ужасно! Я не знаю, как я вылезу из этого положения.
– Это ваше дело, – говорю. – Верните меня в мою кровать и скорее.
– Хорошо, а что с чаем и с коржиками?
– Как-нибудь в другой раз, – и мое сердце сжимается от жалости к потерянным коржикам.
– Я согласен, – говорит он. – Верну тебя в кровать, но никому не рассказывай о содержании этого разговора.
– Что за секрет, – говорю я. – У вас же на рукаве желтая звезда, все видели это.
– Я знаю, я надеялся, что они не поймут.
Я решила пойти на компромисс. Я понимаю, что надо с ним заключить договор. Что сказать и что не говорить, не смотря на презрение, которое я чувствовала. Оглядываясь назад, я вижу, что была маленькой перепуганной девочкой, которая пыталась справиться со своим жалким положением с помощью героических теорий, которыми полна литература. В сущности, я не поняла, как я должна себя вести. Результат был – дерзость. Румынский врач мне показался убогим, с его коржиками, с его настоящим чаем. Он меня не удивил, наоборот. Я все-таки хочу избавиться от него.
– Я тебя отвезу к твоей кроватке, в твою комнату, но я все-таки прошу тебя ничего никому не рассказывать о нашей беседе. Я сохраню твой секрет.
– У меня нет никаких секретов! Все, что вы говорите о себе, это ваше личное дело, то, что я говорю о моих делах, это мое, все! Вы согласны?
После некоторого колебания, он говорит:
– Я согласен.
Он протягивает мне руку и спрашивает:
– Друзья?
Я молчу.
Он отвозит меня в мою комнату и закрывает дверь тихо-тихо. После этого я плакала всю ночь.
15.
Прошло много дней. Доктор ко мне не заходил, только главврач проведывала меня несколько раз, чтобы посмотреть на состояние моих рук и ног. Я ее очень уважала и видела, что она находится под давлением.
– Как состояние моих ног!– спросила я. – Я могу уже ходить?
– Смотри, Таня, снаружи еще холодно, ветер и грязь. Не стоит туда выходить. Так что лежи в кровати, пока нет необходимости вставать.
Мое сердце сильно забилось. Я поняла, что что-то происходит за кулисами.
– Вас спрашивали власти о надобности содержания меня в больнице? И вообще интересуются моей судьбой и мною?
Она смутилась, и я замечаю, что ей не удобно. Я почувствовала волну тошноты, и сердце продолжало сильно биться.
– Да,– сказала она с сомнением. – Они хотели с тобой поговорить.
– Так почему они не поговорили?
– Они поговорили, но с румынским доктором. Сейчас связь с ними проходит только через него.
– Я уже не должна переводить?
– Пока он здесь, ты можешь быть спокойна.
– В каком смысле?
– Таня, ты задаешь слишком много вопросов! Пока ты в этой кровати, я отвечаю за тебя!
– Спасибо, но разве нет больше больных солдат?
– Есть. Но «он» о них заботится,– когда говорят о румынском враче, всегда употребляют только «он». – Скажи мне, Таня, ты с ним разговаривала?
– Да, он отвез меня в свою комнату, дал мне настоящий чай и даже коржики!
– Прекрасно! Я рада, что хотя бы он добр к тебе. Он рассказал тебе что-нибудь о себе?
– Нет, нет.
– Он сказал тебе, что он еврей?
Софья Федоровна не использовала слово жид.
– Почти нет, потому что я и не спрашивала.
– Что ты думаешь об этом человеке?
– Ничего особенного, он военный врач.
– Он добрый? Он приятный?
– Я знаю? Я не ела его коржики.
– Почему? Они не были вкусные? Мы выпекли их в нашей пекарне для него.
– У вас есть пекарня? – я спросила с возмущением. – И хлеб вы печете?
– Да, и хлеб.
– Тогда почему он так крошится?
– Ты не поймешь. Это зависит от составляющих. Сколько муки и сколько отрубей кладут в хлеб.
– Но, Софья Федоровна, почему кладут отруби в хлеб?
– Таня! Сейчас мы учим урок про хлеб?
– Хорошо, хорошо. Недостаточно муки.
Я вижу, что она теряет терпение и хочет закончить разговор, спрашиваю ее прямой вопрос:
– Софья Федоровна, куда я пойду, когда смогу ходить?
– О, до этого еще много времени. Не волнуйся. Все хотят взять тебя домой.
Она погладила меня по голове и ушла. Я поняла, что перешла все границы. У меня была сильная тошнота.