Через несколько дней, когда прибыла роженица в сопровождении заботы, криков и молитв акушерки, опять стало интересно. Снова появились сопровождающие, связки с горячей хорошей едой. Запахи наполнили нашу маленькую комнатку. Рождение, скорей всего, очень важное дело. Все было очень интересно. Снова обогрели комнату. Мне кажется, что был апрель. Снег почти полностью растаял. Украинская грязь захватила дороги. Все, кто входили в нашу комнату, снимали свой сапоги около внешней двери для того, чтобы не запачкать пол. Сестры заявляли, что комната «стерильная».

Вдруг что-то случилось в коридоре. Крики.

– Куда поместим маленькую девочку? Куда?

– В родильную?

– Может в большую комнату?

– Ни в коем случае не в большую, она там замерзнет. Там всегда только тиф. Это комната заразных болезней, ты разве этого не знаешь?

Голос главной, Софьи Федоровны, тихий и властный.

– Успокойтесь! Переведите ее в комнату Тани.

«А!– сказала я себе.– Какая прелесть! Здесь будет девочка!»

Акушерка стояла в двери, вся красная, потная, взволнованная и кричит:

– Маленькая четырехлетняя девочка, какая сладкая девочка. Поставим тут кровать, рядом с Танечкой, чтобы она смогла за ней приглядывать.

Меня сделали сиделкой, сказала я себе с гордостью.

Принесли кровать, белые простыни. Большая редкость: почти все белье было темно-серого цвета. «Он», наверно, не давал мыло для стирки. Вносят маленькую девочку, очень маленькую, всю в рыжих кудряшках. Ее кладут под одеяло и говорят:

– Все что тебе будет нужно, говори Тане.

По ее взгляду, я понимаю, что эта маленькая девочка в ужасе. Она не понимает, что ей говорят. Ситуация начала усложнятся. В это время из комнаты вывели людей, потому что акушерка делала знаки, наверно, опасные – приближаются роды. Я стала большим специалистом в этом. Крики роженицы и гораздо более убедительные крики акушерки. Все это пугало крошку. Она начала плакать. Сразу же рядом с ней села одна из женщин, которые находились в комнате, и обняла ее. Девочка начала успокаиваться. Я начинаю плакать. Это были слезы ревности.

После того как новорожденный вышел на свет божий, он взорвался ужасными криками, сопровождаемыми счастливым смехом всего окружения.

– Поздравляем! Поздравляем!

Целуют роженицу, новорожденного, забывают маленькую девочку и, конечно же, и меня. Счастье всех участников представления измерялось громкостью криков, которые сопровождали роды. Все это было мне знакомо и уже не интересно. Свертки, белые с «ушками», распространяли сводящие с ума запахи. Мой рот наполнился слюной. Эти запахи мне знакомы с кухни моей бабушки. Моя бабушка дирижировала приготовлением еды в нашем доме.

Мое внимание сосредоточилось на лице малышки. Рыженькая. Большие карие глаза. Маленький носик и круглый рот. Малюсенькие ручки, покрытые коричневой коркой, так знакомой мне. Слава богу, что я от них совершенно избавилась. Кажется, ее руки замерзли, так же как и мои. Вопрос, где это произошло и когда? Похоже, что эта девочка пришла не из Бессарабских колонн, а из какого-то местного изгнания. Прошло много времени с тех пор, как нас выгнали. С тех пор прошло два рождества, а теперь уже Пасха. Интересно, снег и иней не хотели нас оставлять. Эта девочка, наверно, замерзла после Рождества, но она была в каком-то другом месте. Вопрос только, в каком?

Сопровождающие роженицу, наконец, вышли из комнаты, и акушерка положила младенца в маленькую коляску с подушками. Пришла очередь малышки! Сестры вошли вдвоем: сестра Поплавская и Вера. Обе сочувственно всплакнули, гладили крошку по голове и спросили:

– Как тебя зовут? Как тебя зовут?

Они заслоняли ее лицо так, что я не могла его видеть, но слышала тонкий и звонкий голосок.

– А-ню-та!

Всеобщее восхищение.

– Анюта! Анюта! – повторяли сестры и целовали ее.

Вдруг неожиданность.

– Я не евр-р-р-рейка! – говорит Анюта.

Гортанный звук «ррр». Катастрофа. Происхождение Анюты ясно. Я превратилась в каменный столб. Настоящая катастрофа. Как мы это переживем?!

Я испугалась! Очень испугалась. Сразу же подумала, что со мной случится в создавшейся ситуации. Я сказала себе: в этой больнице теперь три еврея: я, румынский доктор, а теперь еще и эта рыженькая девочка в веснушках. Маленькая куколка. Где она была до этого? Похоже, что и она мерзла в снегах. Ее маленькие сладкие ручки были покрыты сухой коркой кожи, которая отпадет со временем. Это так трудно – использовать одеревеневшие руки. Я это испытала на себе. Я избавилась от этих корочек только месяц назад или два. Мои руки в хорошем состоянии. Я могу рисовать, писать и держать вилку. Но, самое важное, это то, что я могу переворачивать листы в бесконечных книгах. Я читала днем и ночью. Кстати, румынский врач тоже принес мне книгу. Он считал, что эта книга подходит мне по возрасту. Было довольно сложно читать ее из-за языка. Вообще я считала себя взрослой, потому что читала только взрослые книги. Книги, которые приходили ко мне с больничного чердака, были очень разные. Например: история русской революции; Достоевский – собрание сочинений; Золя – собрание сочинений; Бальзак – собрание сочинений. Впечатляет, нет? Очень разнообразная тематика. Их литературную глубину не всегда я могла понять. В общем-то, у меня такое впечатление, что бесконечное чтение на протяжении более чем года что-то таки сделала. Я училась думать, размышлять, становилась не по возрасту развитой девочкой.

Я думала, что румынскому врачу надо посмотреть крошку, а я смогу спросить его, как можно скрыть ее происхождение. Несмотря на то, что я не выносила доктора из-за его двуличности. Он верен врагу и себе как еврей? Мои суждения слишком резки. Хорошо или плохо. Середины нет! Я знаю, что он разберет ситуацию лучше, чем я. Так что делать? Я позвала сестру Поплавскую, мою большую подругу, специалиста по сплетням. Я посоветовалась с ней по поводу Анюты.

– Что делать? Спросить доктора или нет?