Шрифт:
Ромео
О, если вы такие святотатцы,Богоотступных глаз моих зрачки,Пусть ваши слезы в пламя обратятсяИ вы сгорите, как еретики!Неужто зреньем бог меня обидел,Чтоб я на небе солнца не увидел?(Перевод Б. Пастернака, С. 364.)Коль святотатством погрешу таким,Пусть слезы жгут мои глаза, как пламя;Смерть от огня пусть карой будет имЗа то, что сделались еретиками.Прекраснее ее под солнцем нетИ не было с тех пор, как создан свет.(Перевод Т. Щепкиной-Куперник, С. 321.)Первому появлению Джульетты также предшествует тема смерти. У престарелых супругов Капулетти, по-видимому имевших много детей, осталась в живых одна Джульетта, что называется «последыш»:
Из всех детей, проглоченных могилой,Мне только эту небо сохранило.(Перевод Б. Пастернака, С. 360.)Земля мои надежды поглотила,И дочь – одна наследница моя.(Перевод Т. Щепкиной-Куперник, С. 315.)В шекспировском оригинале:
The earth hath swallow'd all my hopes but she,She is the hopeful lady of my earth…Помимо этого, кормилица вспоминает примечательное событие, связанное с ее воспитанницей Джульеттой. Когда Джульетте исполнилось ровно три года, кормилица в Петров день оторвала ее от груди. И именно в этот день в Вероне случается землетрясение, которое опрокинуло голубятню и едва не придавило кормилицу вместе с Джульеттой. Смерть, кажется, заранее метит тех, кого она выбрала, чтобы прийти за ними в положенные сроки.
В тот же день трехлетняя Джульетта падает, ударяется лбом, на котором вскакивает шишка с голубиное яйцо. Это падение символически предвосхищает любовь Джульетты с Ромео со всей неистовостью плотской страсти. В рассказе кормилицы как будто заключено предсказание этой страсти, выраженное в бурлескно-комическом народном духе, в жанре сального анекдота:
В тот день она себе разбила лобик,А муж мой (упокой его господьВот весельчак-то был!) малютку поднял.«Что, – говорит, – упала ты на лобик?А подрастешь – на спинку будешь падать.Не правда ли, малюточка?» И что же!Клянусь мадонной, сразу пересталаПлутовка плакать и сказала: «Да».Как долго шутка помнится, ей-богу, —Хоть проживи сто лет, а не забыть;(Перевод Т. Щепкиной-Куперник, С. 324.)Прежде чем столкнуть Ромео и Джульетту, двух возлюбленных, сила чувств которых ныне сделалась нарицательной, Шекспир показывает читателю (зрителю) суррогат, жалкое подобие любви. В случае с Ромео это Розалина. Она даже не появляется на сцене, хотя мы знаем, что она должна присутствовать на празднике в доме Капулетти, поскольку внесена в список приглашенных. На том же празднике сияет красотой и Парис, жених Джульетты, посватавшийся к ней через отца, старого Капулетти. Символично имя героя: как известно, именно Парис, любимец богини Афродиты (Венеры), похитил у царя Менелая Прекрасную Елену, из-за чего и разразилась Троянская война. Кормилица
Джульетты, в восторге от красоты Париса, называет его «восковой красавчик» (в оригинале: «he's a man of wax».) В этом выражении явно сквозит насмешка Шекспира: восковая красота свойственна мертвецам в гробу, так что Парис будто бы с самого начала действия намечается в жертву, так сказать он готов сделаться пищей смерти, ее всепоглощающей утробы.
Мать Джульетты на все лады рекламирует дочери облик Париса, сравнивая жениха с книгой без обложки. Джульетта в этой нераскрытой книге должна разглядеть прекрасный рассказ о любви, а также стать переплетом этой книги или ее золотой застежкой. Одним словом, Парис – неполная, недовоплощенная красота, требующая оправы. Джульетта-жена должна восполнить эту недостающую красоту.
Читай, как книгу, юный лик Париса.В нем красотой начертанную прелесть.Сличи его черты, как письмена,Особое таит очарованье;И все, что скрыто в чудной книге той,Ты в выраженье глаз его открой.Как книга без обложки, он лишь ждетКакой его украсит переплет.Но не поймал никто еще той рыбы,Чью кожу взять на переплет могли бы.Да, смело может красота гордиться,Коль эти заключит в себе страницы.Нуждается в застежках золотых,Когда рассказ прекрасный в книге скрыт,То ею всякий больше дорожит.Ценней ее застежка золотая,Смысл золотой собою охраняя.(Перевод Т. Щепкиной-Куперник, С. 325–326.) Прочти, как в книге, на его лицеНамеки ласки и очарованья.Вглядись в черты, которых еочетаньеИзмерь, какая в каждой глубина,А если что останется в тумане,Ищи всему в глазах истолкованъя.Вот где тебе блаженстваполный свод,И переплета лишь недостает.Как рыба – глуби, с той же силой самойКартина требует красивой рамы,И золотое содержанье книг(Перевод Б. Пастернака, С. 367–368.)