Шрифт:
И причина заключалась не в моей грациозной ловкости, а в быстроте: я один заменял четырех неумелых подавальщиков, медленно таскавших по подносу.
Лола из кафетерия
Обслуживание кафетерия было приятным делом.
Он находился в стороне от общей раздачи, и там всегда толпился народ. Поэтому буфетчица непрерывно испытывала потребность в чистой посуде.
И в благодарность за вовремя доставленный боезапас подносчик всегда удостаивался чашечки кофе.
А надо сказать, что в те годы даже захудалые ленинградские столовые имели автоматы «эспрессо», а кофейное зерно отличалось высоким качеством.
За годы жизни в Ленинграде я превратился в кофейного наркомана и по возвращении в убогую Уфу испытывал не то чтобы ломку, но тягостное уныние от невозможности удовлетворить одно из привычных желаний.
В кафетерии посменно работали две буфетчицы.
Одну я не помню, зато вторую забыть невозможно.
Не знаю, каким было настоящее имя, но все звали ее на восточный манер Лейлой – или, кажется, Лолой. Форменный передник в области ее груди едва не лопался, обещая нечто совершенно потрясающее счастливцу, который сумеет туда пробраться. А в глаза этой Лолы было опасно заглядывать дольше, чем на секунду. Я не могу объяснить, я даже не помню ее лица – но это было именно так.
Глаза Лолы грозили засосать в себя – точь-в-точь как шерстистое место между ног Тамары.
(Думаю, что то место у Лолы просто убивало наповал).
Он первой налила мне кофе за принесенный поднос. Я еще не знал порядков и полез за кошельком.
– Да ладно, потом отдашь! – засмеялась буфетчица.
Потом я уже не стеснялся и всякий раз просил налить «в долг» кофе и даже положить к нему мороженого.
Носил посуду в кафетерий я очень часто. Пожалуй, чаще необходимого, и у Лолы всегда громоздилась целая гора чистых креманок и стаканов. И даже не из-за кофе с мороженым. Меня подспудно, но страшно влекла к себе эта женщина. Наверное, невероятно порочная по своей сути, источавшая флюиды, с которыми не имелось сил бороться. Мне было приятно даже просто видеть на нее издали.
Однажды, взглянув так, что мне сделалось одновременно холодно и жарко, Лола поинтересовалась:
– Все в долг берешь и берешь – а когда отдавать будешь?…
Теперь, умом прожившего жизнь я прекрасно понимаю, что именно она имела в виду.
Но тогда мой психологический барьер – подсознание закрепощенного мальчишки, всего несколько дней назад сделавшегося мужчиной – не пропустил внутрь зашифрованного импульса.
И покраснев, я забормотал о деньгах… Повел себя как распоследний дурак. И даже перестал носить посуду в буфет, когда там стояла Лола.
Хотя само пребывание в одном зале с ней электризовало что-то томительное внутри меня.
Возможно, в глубине души я понял все и тогда – но помешала исподволь вселенная кастовость. И сознание собственной исключительности: я, я, Я – выпускник с красным дипломом, аспирант серьезной кафедры, без пяти минут кандидат наук и будущий доцент, и прочая и прочая и прочая…
Такой «я» в принципе не мог принять намеки какой-то буфетчицы…
И лишь прожив двадцать лет я понял, как неправ был в своей необоснованной гордыне.
Женщине и мужчине из разных социальных слоев трудно поддерживать полноценное общение. С этим не спорю и сейчас.
Но ведь невысказанной целью тех отношений стояло лишь желание соединить половые органы. Что можно сделать вообще без единого слова!
Тела двух людей способны подарить друг другу в миллион раз больше, нежели их контактирующие сознания.
Но тогда я был безнадежно далек от понимания этой истины.
Простой в сути, но гораздо более сложной для постижения, чем та трижды проклятая математическая физика, по которой я писал диссертацию.
Дороги, которые нами не пройдены
Воспоминание о буфетчице навело на ненужно глубокие мысли.
В разные годы жизни человек испытывает разные убеждения по поводу ее смысла и наполненности.
Что казалось важным двадцать лет назад, сейчас видится не стоящим выеденного яйца. И наоборот. Наверное, это естественно, ведь сама природа сознания переменчива.
Когда сейчас я думаю о лучшей части жизни, которая осталась позади, и пытаюсь понять – что же теперь вызывает наибольшую досаду? – то прихожу к выводу, что самыми горькими кажутся не совершенные ошибки, а упущенные возможности.
Дороги, открывавшиеся на развилках, и оставшиеся непройденными. В принципе это факт нормальный. Нельзя идти одновременно по двум дорогам. Глупо надеяться и на то, что выбрав правую, можно будет через некоторое время вернуться и пойти по левой.
Да к тому же невыбранная дорога могла оказаться тупиковой веткой и не вести никуда. Но чтобы узнать это, пришлось бы идти до конца. Теряя силы и время. Так, наверное, стоило полагаться просто на выбор судьбы, которая каждый момент слепо направляла в ту или иную сторону.