В этот момент все пятеро Тлан Аймассов начали расплываться.

– Подождите! – закричал маг, бросившись вперед. – Как, во имя Худа, мы сможем отсюда выбраться?

Но было уже слишком поздно. Фигуры просто пропали. Геслер обернулся к Непоседе.

– Что этот ублюдок сказал тебе? – потребовал капрал. Глаза солдата были мокрыми от слез, и это потрясло Фелисин.

Увидев это, Геслер прошептал:

– Непоседа...

– Он сказал, что это ужасная боль, – пробормотал мужчина. – Я спросил, как долго она будет длиться. И он ответил – вечно. Брешь будет затягиваться вокруг его тела. Вы же видели, эта женщина не могла приказать... Он вызвался самостоятельно, – Непоседа не смог говорить дальше. Развернувшись, он перепрыгнул через сходню и скрылся из глаз.

– Безродный, – произнес Гебориец, стоя на полубаке. – В сущности, абсолютно бесполезный. Существование безо всякой цели...

Геслер швырнул одну из отрезанных голов поперек палубы. В полной тишине она громко застучала по доскам.

– Так кто теперь хочет получит вечную жизнь? – проворчал он и сплюнул за борт.

В воздухе задрожал голос Истины.

– Неужели никто не видел? – спросил он. – Гадающая на Костях ничего не делала, я уверен в этом, ничего...

– О чем ты говоришь, парень? – резко спросил Геслер.

– Да о том Тлан Аймассе. Он привязал ее к своей портупее. Прямо за волосы. И спрятал под медвежьей накидкой.

– Что именно?

– Да голову. Неужели, кроме меня, этого никто не заметил?

Первым среагировал Гебориец. С дикой усмешкой он спрыгнул на главную палубу и бросился к камбузу. Как только он приблизился к двери. Кульп бросился сквозь нее в сторону палубы первого уровня, где сидели гребцы.

Прошло несколько минут.

Геслер, все еще продолжая хмуриться, присоединился к Истине и бывшему священнику.

В этот момент на главной палубе появился Кульп.

– Один из них перестал двигаться, – произнес маг. Фелисин хотела спросить, что все это значит, но внезапно на нее свалилась усталость. Оглядевшись, она увидела Баудина. Тот стоял на носу, отвернувшись от всего происходящего... и от всех. Девушку занимал вопрос: в чем причина подобного безразличия? «Скорее всего, недостаток воображения», – решила она, улыбнувшись своей дерзкой мысли, и отправилась в его сторону.

– Что, слишком много для тебя событий, Баудин? – спросила девушка, перегнувшись рядом с ним через арочные перила.

– Тлан Аймасс никогда не приносили ничего, кроме неприятностей, – ответил тот. – Каждое их действие содержит в себе потайную мысль, а может быть, и не одну. Возможно, сотни...

– Головорез с собственным мнением... Оригинально

– Каждое твое мнение нужно прятать в камень, девушка... Неудивительно, что люди так часто вызывают в тебе удивление.

– Удивление? Эти времена давно прошли, бандит. Но сейчас мы попали в нечто совсем особенное, каждый из нас. А грядет что-то еще более грандиозное. Поэтому выброси мысли о побеге из головы. У нас открывается множество перспектив.

Баудин проворчал.

– Слишком мудрые у тебя слова.

– Не пытайся мне запудрить мозги, – произнесла Фелисин. – Я слишком устала быть бессердечной. Дай мне несколько часов сна, и я вновь превращусь в старую добрую Фелисин.

– Имеешь в виду, начнешь разрабатывать очередной план моего убийства?

– Это до сих пор заставляет меня порой смеяться. Баудин долго молчал, рассматривая горизонт, а затем обернулся к ней.

– Ты постоянно думаешь, что твоя сущность обусловлена какой-то внутренней чертой, которую приходится держать под контролем. А может быть, все это время ты сама находилась под контролем внешних сил и обстоятельств?

Фелисин сощурилась. В маленьких звериных глазках Баудина блестела какая-то сардоническая ухмылка.

– Я не поняла, что ты сказал.

Бандит наконец-то улыбнулся во весь рот.

– Да нет, ты все очень хорошо поняла.

Прошло около недели с тех пор, как Антилопа наткнулся на след, оставленный беженцами с Карон Тепаси. «По всей видимости, – размышлял историк, – они продвигались на юг к тому городу, который в дальнейшем стал камнем преткновения для армии Колтайна». Однако здесь, в этих бескрайних пустынных землях не было практически ничего. Наступил самый расцвет сезона засухи, и солнце, палящее уже в течение нескольких месяцев, успело превратить практически всю траву на земле в некое подобие хрупкого электрического провода.