С того момента прошло около двадцати минут.

Сбоку от девушки, присев на корточки, находился Баудин. Он положил свои огромные руки на массивный рюкзак, с тревогой сверля глазами темную мглу. Фелисин чувствовала, как в душе громилы растет беспокойство, однако пока она не решалась дать волю терзавшим обоих сомнениям. Временами ее начинали злить подобные, необъяснимые с точки зрения нормального человека, вылазки Геборийца, а пару раз закрадывались подлые сомнения по поводу того, не станет ли действительно этот старик препятствием на пути к свободе.

Отек на лице девушки спал, и она начала сносно видеть и слышать, но внутренняя боль осталась, будто личинки кровяных мух оставили под плотью какой-то яд. Фелисин казалось, что рубцы появились не только на коже, изменив внешность, но и в душе, заставив по-новому взглянуть на окружающий ее мир. Теперь ее сны стали наполнять видения огромного количества крови: непрерывные багровые реки несли ее, как щепку, от заката до восхода. Не прошло и шести дней с тех пор, как они покинули Черепную Чашу, а в душе девушки уже сформировался какой-то утолок, который с жутким нетерпением ожидал новой ночи и новой крови...

Баудин что-то невнятно проворчал.

Из-за горного кряжа появился Гебориец, который трусцой побежал по направлению к их лагерю. Невысокий и горбатый, он был похож на ковыляющего людоеда, вышедшего из детской сказки. Тупые обрубки вместо рук... Не хватало еще пасти, усеянной острыми клыками. «Истории для того, чтобы пугать маленьких детей... Я могла бы написать их с десяток. Да, мне не нужно было бы ничего и придумывать – просто описывать происходящие вокруг события. Гебориец стал бы вепрем-людоедом, покрытым татуировками. Баудин, усеянный красными шрамами и огромным количеством переплетенных волос поверх старой, морщинистой кожи, был бы его напарником с оторванным ухом. Да, эта парочка способна вызвать неподдельный ужас...»

Старик приблизился к своим спутникам, присел на колени, освободившись от ремней тяжелого рюкзака, и пробормотал:

– Крайне странно! Баудин проворчал вновь:

– Можем ли обойти их вокруг? Знаешь, у меня нет никакого желания пробиваться сквозь эту армию насекомых, у которых невесть что на уме, Гебориец.

– О, ну это легко объяснить... Они просто мигрируют в соседнюю котловину.

Фелисин фыркнула.

– И ты находишь это крайне странным?

– Да, нахожу, – произнес он, подождав, пока Баудин потуже завяжет шнуровку рюкзака. – Следующей ночью они начнут мигрировать в следующий резервуар, доверху наполненный песком, понимаешь? Подобно нам, они смещаются на запад, и, подобно нам, они стремятся к морю.

– И что потом? – спросил Баудин. – Они поплывут?

– Не знаю. Скорее всего, они повернут к востоку, к противоположному побережью материка.

Баудин забросил на плечи свой огромный мешок и поднялся на ноги.

– Подобно мухам, которые окружают край бокала, – произнес он.

Фелисин бросила на громилу быстрый взгляд, вспомнив последний вечер, проведенный с Бенетом. Он сидел за столом у Булы и смотрел на летающих насекомых, которые облепили край кружки с вином. Это было одно из тех немногих воспоминаний, которые она могла восстановить в памяти. «Бенет, мой любовник, был Повелителем Двукрылых, которые кружили в Черепной Чаше. Баудин оставил его гнить в этом болоте, поэтому он сейчас и не смотрит прямо в глаза... Головорезы никогда не умели хорошо лгать. Когда-нибудь он отплатит за все...»

– Следуйте за мной, – произнес Гебориец, отправляясь в путь. Его сапоги по самые лодыжки проваливались в песок, и это создавало впечатление того, что ноги, подобно рукам, представляли собой странные обрубки. Он всегда оправлялся в путь бодрым и веселым, однако Фелисин чувствовала, что священник так поступает нарочно, пытаясь хоть как-то скрыть факт своей старости и слабости по сравнению с остальными путниками. В последнюю треть ночи он будет, без сомнения, плестись в семи-восьми сотнях шагов позади, опустив голову, волоча ноги и покачиваясь под весом рюкзака, который чуть ли не вдвое превышал вес его самого.

У Баудина, вроде бы, в голове была карта колодцев, и этот источник информации являлся самым точным и правильным. Даже несмотря на то, что пустыня казалась безжизненной и нескончаемой, вода отыскивалась всегда. В поисках небольших водоемов, наполняемых подземными источниками, помогали следы животных, которых, однако, путешественники ни разу не видели. Стоило заметить хотя бы один грязный след, и этого было достаточно: оставалось только лишь прокопать в этом месте яму глубиной около одного размаха рук, и они обнаруживали столько живительной влаги, сколько могли унести. Этого хватало на несколько дней.

Команда несла с собой запас пищи на двенадцать дней. Это было вдвое больше того количества времени, которое требовалось для путешествия к побережью: запас был небольшой, но вполне достаточный. Однако, несмотря на это, путешественники постепенно слабели. Каждую последующую ночь им удавалось пройти все меньшую и меньшую дистанцию: месяцы, проведенные в Черепной Чаше без достаточного количества воздуха, для рабов не прошли бесследно.

Это все понимали, но никто не решался говорить. Время – самый терпеливый слуга Худа – сейчас работало против них, однако странники осознавали, что каждая ночь приближает их к заветной цели. «У каждого из нас есть мечта – бросить все и сдаться, однако это неминуемо приведет к смерти. Не надо будет даже никуда идти – Ворота Худа сами раскроются перед каждым из нас, как только рассеется утренний туман».