– Я вернусь, Отец. Пусть Его милосердие откроет мне двери монастыря.

Светский и галантный Ренато Д`Отремон улыбнулся сеньоре Мольнар, скрывая легкое нетерпение. Проходили субботние утренние часы, когда они должны были ехать в Кампо Реаль. Прошел уже час, как вещи поместили в экипаж, местные слуги сдерживали великолепного коня Ренато, который нетерпеливо бил копытом.

– Не представляете, Каталина, с каким удовольствием ждет вас моя мать.

– Она очень любезна, очень. Надеюсь, мы не слишком ее побеспокоим. Она ждала двоих, а едут трое.

– Она очень обрадовалась, что Моника сможет сопровождать вас. Моя мать знает вас и любит, словно общалась с вами. Я столько ей рассказывал о вас в письмах! А о Монике даже больше, чем об Айме. Мы были друзьями в юношеские годы. Надеюсь, снова ими станем, когда прибудем в Кампо Реаль. В конце концов, у меня нет другой сестры.

– А вот и твоя Айме, – прервала сеньора Мольнар, увидев приближающуюся дочь.

– Я заставила тебя долго ждать, Ренато? – спросила Айме.

– Теперь уже неважно, – извинил Ренато.

– Поехали немедленно, – заявила Каталина.

– Не думаю, что это возможно, мама, потому что двери спальни Моники закрыты. Девушка ей говорила дважды, и та попросила подождать, а так как нет возможности ей помочь…

– Ну что до меня, то я не тороплюсь.

Ренато окружил Айме горящим, пристальным взглядом преданного влюбленного, и она кокетливо улыбалась. Несмотря на любовь к Хуану, она находила в Ренато особое удовольствие, испытывая на нем власть красоты, и он ее забавлял. Улыбки, гримасы, долгие взгляды, очаровательные жесты – весь арсенал красивой и светской женщины – все это искусно окутало молодого Ренато.

– Выпьешь чашечку кофе, сынок? Я принесу, пока мы ждем Монику, – предложила Каталина и удалилась, оставив жениха и невесту.

– Айме, ты выглядишь странно и прелестно, это совершенно неожиданно. Клянусь, ты плакала, – сказал Ренато, любуясь красивой Айме.

– Плакала я?

– Не буду упрекать тебя в этом. Женской чувствительности позволительно это делать даже из-за пустяка. Думаю, с тобой случались только пустяки, и ты плачешь только из-за капризов.

– Ты действительно уверен, что сделаешь меня счастливой?

– Сейчас, конечно же, нет. Но когда ты навсегда будешь со мной, все будет чудесно. Я предчувствую огромное счастье для нас.

– Неужто ты такой хороший, – избалованно кокетничала Айме. – Прошлой ночью ты рано попрощался, сказал, что вернешься в Кампо Реаль, но не уехал до вечера следующего дня. Могу ли я узнать, как ты провел ночь и утро?

– О! Я отложил поездку и приезжал два раза повидаться с тобой.

– Ответь на вопрос. Чем ты занимался с вечера понедельника до утра?

– Я уладил небольшую формальность, чтобы помочь другу в беде. Другу, с которым ты не знакома, но почему-то верю, что однажды познакомишься. Необычный, но упорно не хочет дружить, хотя я для него друг.

– Как странно! И почему у тебя такое настойчивое желание? На Мартинике нет человека важнее тебя. Тебе незачем искать и добиваться чьей-либо дружбы.

– Уверяю тебя, в этом случае стоит. Речь идет о необыкновенном персонаже, и к тому же, старинном желании моего отца.

– Ты загадочно говоришь. Я не понимаю.

– Чтобы ты поняла, нужно очень много рассказать.

– Нелепо, что она заставляет нас долго ждать, – досадливо пожаловалась Айме. – Какого черта она задерживается?

– Одевает облачение, естественно. Не надо раздражаться, она все равно долго не задержится. А с тобой незаметно бежит время! Я самый счастливый человек на земле, когда рядом с тобой. Пусть задерживается! Не все ли равно!

Каталина Мольнар заскочила в столовую и принесла для Ренато дымящуюся чашку кофе. Он сделал несколько глотков и галантно заметил:

– Я бы сказал вам, что это лучший кофе, который я пробовал в жизни, донья Каталина. Но вы должны попробовать тот, который мы выращиваем в Кампо Реаль. Это не тщеславие. Я уже представляю, каким будет кофе, приготовленный вашими руками.

– Льстец! За добрым словом дело не станет.

– Это не только хорошие слова, я говорю искренне.

– Я знаю, сынок, уже знаю, – сердечно согласилась Каталина. Старые часы пробили семь долгих ударов и сеньора Мольнар возмутилась. – Иисус, уже семь, а мы намеревались выехать на рассвете! Пойду посмотрю, что с Моникой.

– Думаю, что она уже идет, мама, – прервала Айме; и с явным удивлением воскликнула: – Черт побери!

– Ты сняла облачение, дочка! – Каталина тоже удивилась.

– Я подумала, это более подходящее для поездки, – объяснила Моника несколько сдержанно.

Она дошла до середины столовой, опустив голову, ни на кого не глядя. На ней было черное платье с высоким воротником, длинные рукава, широкая юбка, напоминающая монашеское одеяние, но изящная шея высилась обнаженной, поддерживая грациозную голову, светлые волосы, причесанные в две косы, оборачивавшие голову надо лбом, как диадема из старинного золота. В туфлях с каблуком времен Людовика XV она казалась изящнее, более высокой, гибкой и ловкой.