– Знаешь, ты иногда жестокий! Не смейся так. У тебя злой смех! Не знаю, почему я люблю тебя, почему меня тянет к тебе, как это я влюбилась.

– Это я влюбился в тебя, дорогая. Не помнишь? Это было на пляже. Ты прохаживалась со своим кружевным зонтиком, а я подплывал на своей лодке. Ты стала меня рассматривать. Конечно же, ты подумала: Прекрасный Зверь. И задалась целью приручить меня, но это не так просто. Как бы тебе не разочароваться.

– Почему ты так говоришь? Ты очень плохой, – и со страстью в черных очах Айме воскликнула: – Я люблю тебя, Хуан. Люблю, ты нравишься мне больше всех и всего. Поцелуй меня, Хуан! Поцелуй и скажи, что тоже меня любишь. Скажи много раз, даже если это неправда!

Хуан ничего не ответил. Обезумевший, страстный, он целовал ее, а ее горящие глаза прикрылись ресницами.

В неясных очертаниях горизонта проглядывало сияние рассвета.

– Моника, дочь моя, напоминаю вам, что послушание – первый обет, который вы дали, надевая это облачение.

– Я хочу носить его всю жизнь, Матушка-Настоятельница. Хочу подчиняться всегда и всю жизнь, но…

– Ваше «но» излишне. Наш путь – это отречение и самопожертвование. Как же вы можете ему следовать, бунтуя против первого же распоряжения, которое вам не нравится?

– Я не бунтую, но прошу, умоляю.

– Умоляете, чтобы не повиноваться? Ваши мольбы тщетны.

– Дело в том, что только здесь я нашла нечто, похожее на покой.

– Чтобы ваш покой был длительным, вам необходима полная уверенность в своем призвании. Вы вышли победительницей во всех испытаниях монастыря. Теперь должны пройти испытание миром.

– Я пройду, Матушка, но позже, когда многое изменится, когда сестра будет замужем.

Послушница замолчала, склоняя голову под ласково-суровым взглядом Настоятельницы. Она была в келье с побеленными стенами, высокие окна которой выходили на море. Старый монастырь находился на холме, возвышаясь над Сен-Пьером и круглым, широким заливом, оживленными центральными улицами, тихими и сонными окраинами. За ним было голубое море, а с другой стороны огромные выступы гор Карбе [4] рядом с городом, самая высокая гора Пеле [5] утопала в облаках обрывистой вершиной: загадочный вулкан, спокойный уже пятьдесят лет. Спящий колосс…

– Есть и другая причина отослать вас домой, – объяснила Мать-Настоятельница.

– Какая причина? Какая причина может быть, Матушка?

– Ваше слабое здоровье. Оно бросается в глаза, дочь моя. Здесь нет зеркал, чтобы вы могли увидеть свое лицо. Вы так изменились!

Моника де Мольнар, задумавшись, склонила голову. Как странно красива была она в лучах заходящего вечернего солнца! Под белыми покрывалами перламутровым цветком выглядели ее гордый лоб, бледные щеки, а в темных ресницах дрожали слезы, словно переливающиеся драгоценные камни. Изящные нервные руки сложились в мольбе и молитве, обычном для нее жесте, а затем упали, как срезанные цветы.

– Какое значение имеет мое здоровье, Матушка? Я страстно желаю выздоровления для своей души.

– Вы обретете его, дочь моя. И пока его не найдете, вы не оденете облачение. Я уверена, вы очень скоро вылечитесь душевно и телесно именно в том мире, из которого стремитесь сбежать. Примите испытание через послушание, дочь моя, и позаботьтесь о себе. Вы нужны здоровой и готовой служить Богу. Это последнее слово вашего духовника и мое тоже.

– Хорошо, Матушка, – согласилась Моника, подавив вздох. – Когда я смогу вернуться?

– Почему вы не спросите сначала, когда должны уйти?

– Сначала мне нужно знать, когда мне разрешат вернуться в мое убежище.

– Зависит от вашего здоровья. Приложите усилия, чтобы выздороветь, поправиться, и ваше отсутствие в нашем мире станет менее долгим. Если не случится ничего особенного, вы должны ждать нашего уведомления. Если что-то случится, если почувствуете себя по-настоящему одинокой и беззащитной, если вам не хватит сил, тогда не нужно ждать и колебаться: возвращайтесь в любое время. Этот Божий Дом будет и вашим.

– Благодарю вас, Матушка. Этими словами вы возвращаете мне жизнь, – уверила взволнованная и обрадованная Моника.

– Но имейте в виду, что только в действительно важном случае вы можете вернуться, прежде чем вас призовут.

– Так и сделаю, Матушка. А теперь, если вы мне позволите, я должна написать домой. Моя мать не знает вашего решения. Я должна ее предупредить.

– Сеньора Мольнар уже осведомлена и ждет вас в комнате для посещений. Она пришла забрать вас. Помолитесь немного в часовне, быстро попрощайтесь с сестрами по монастырю, и идите туда. Вас там ждут.

11.

– Хочешь войти?

– Могу ли я поговорить с матерью, Ана?

– Да, ниньо. Как это нет! Я-то конечно могу войти, но оказывается, у сеньоры мигрень, а когда у сеньоры болит голова, она ни с кем не может говорить, потому что голова болит еще сильнее.

Взгляд Ренато Д`Отремона, минуту назад горевший гневом, смягчился, глядя на темную и знакомую фигуру Аны. Ничего, казалось, не изменилось в его просторном родном доме, а менее всего эта колоритная служанка-туземка, заботившаяся о нем в детстве. Как и пятнадцать лет назад, ее лицо было того же цвета меди, свежее и гладкое; одетая в веселый костюм, типичный для женщин этих земель, цветастый платок на темной кудрявой голове; остался, как тогда в его детстве, спокойный и простодушный свет в ее больших детских глазах и глуповато-слащавая улыбка на толстых губах.