При этом она не одобрила идею так поздно отменять ужин, назначенный в ее честь, и посоветовала превозмочь усталость и все же пойти туда. Г-жа Зарагир несколько раз кашлянула и сказала:

— Нет, я просто не в силах, я умираю.

Такое поведение очень не понравилось г-же Даже, и она заговорила об этом с мужем, когда они ехали в автомобиле.

— Только сумасшедшая может пойти ужинать в ресторан, когда она просто не в силах и умирает, — сказала она.

— Если Луи Дювиль ухаживает за госпожой Зарагир, я предпочел бы, чтобы это происходило не у нас, — ответил г-н Даже.

Увлечение и соблазн часто замутняют ум. Но Луи Дювиль, хотя и был увлечен, вел себя во время ужина достаточно умно. Он говорил о мимолетности времени, осуждал тиранство и путем некоторых сравнений сделал так, что Тижу потерял в глазах г-жи Зарагир всю свою прелесть. У нее даже мелькнула мысль, что в течение пяти лет она жила в заточении. Соблазн представился ей в невинном свете, и она даже подумала, не были ли щедроты Зарагира своего рода маневром, призванным удерживать ее вдали от взглядов и признаний других мужчин.

— Он всегда относился ко мне как к ребенку, как к живой игрушке, как к кукле, — сказала она. — Он действительно старался удовлетворить мои желания, но по существу моя душа никогда его не интересовала.

Она делала такое признание мужчине, который относился к ней не просто как к красивой женщине, но и как к умной женщине, каждое слово которой достойно внимания. Она откровенничала с ним, он слушал ее и отвечал так, что она в конце концов стала думать, что с помощью своего подсознательного нежно-отеческого эгоизма г-н Зарагир держал взаперти ее молодость и подавлял ее личность.

— Ах, как я был прав, полюбив вас, — прошептал он.

— Вы меня смущаете, я уже не знаю, кто я.

— Я покажу вам, кто вы и чего вы заслуживаете. Я восхищаюсь вами и жалею вас.

Женщины больше всего любят, чтобы их жалели. Жалеть их — долг приличия и, если мужчина не жалеет женщину, чье счастья он пытался обеспечить, то он в конце концов лишь дает ей повод жалеть себя.

В том, что говорил Луи, не было заметно стремления убедить, и г-жа Зарагир не могла бы обвинить его в том, что он оказал на нее влияние. Однако он сумел внушить ей, что она оказалась жертвой и что какие-то ее права были нарушены.

— Раз вы меня жалеете, значит, вы понимаете меня, — воскликнула она.

Опьяненная своим новым положением, она приняла томный вид, жесты ее стали замедленными, а улыбки окрасились тонами отчаяния.

После ужина они пошли прогуляться по Булонскому лесу, где у озера еще сохранялись серые отблески дневного освещения. Они прошлись по берегу, обмениваясь дежурными фразами о пейзаже, время от времени останавливаясь и вновь отправляясь в путь. Так они шагали до тех пор, пока подбадриваемые тишиной, одиночеством и наступившей темнотой не оказались непроизвольно в объятиях друг друга.

Любовные отношения, осуждаемые рассудком, превращаются в своего рода героические поступки, поскольку сопровождаются угрызения совести, которые придают поцелуям еще большую остроту. Г-жа Зарагир, охваченная довольно обыденной страстью, не стала ни рассуждать, ни сдерживать себя, а, приняв сторону своей вины, откровенно и не без удовольствия отдалась чувству. Луи повез ее к себе и лишь на рассвете доставил ее к порогу дома Даже. В спальне ее ожидали две телеграммы, которые она, не распечатывая, сунула под подушки шезлонга. Когда ложась в постель, она по привычке бросила взгляд на портрет мужа и увидела на стекле фотографии отпечаток своих губ, то быстро отвела глаза в сторону и спряталась под одеяло. Г-н Зарагир показался ей в эту минуту тем более достойным уважения, что она изменила ему. И впервые подумала о своих обязанностях перед ним. Так, обманутый человек зачастую обретает в глазах обманувшего его особую значимость. Задумавшись над этими вопросами, г-жа Зарагир нашла извинения своему поступку и вскоре уснула.

Наутро ее разбудила г-жа Даже.

— Уже поздно. Я волновалась, потому что не слышала, как вы вернулись. Как вы себя чувствуете? — спросила она.

— Отвратительно.

— Не надо было выходить из дома вчера вечером. То, что вы делаете — просто безумие.

— Безумие? Почему безумие? — отвечала г-жа Зарагир.

— Отвечать вопросом на вопрос — дурной признак. Ведь он очарователен, не правда ли?

— Вы находите?

— Не притворяйтесь! Луи Дювиль влюблен в вас, я это вижу и завидую вам: что может быть прекраснее, чем чувствовать себя любимой?

Страдающая от угрызений совести г-жа Зарагир при этих словах расслабилась и, не выдержав гнета одиночества, решила облегчить сердце:

— Ах, если бы вы знали всю правду, вы бы увидели, что я достойна жалости! Двое мужчин по очереди разрывают мне душу и совесть!

— Двое мужчин? Вам разрывают душу?

— Увы, — ответила г-жа Зарагир и тут же рассказала, как она обручилась с Луи Дювилем, как вышла замуж за г-на Зарагира и как этой ночью позволила увлечь себя дальше, чем допускает простое кокетство.