— Мне надо отдохнуть перед ужином, а то вечером я не буду держаться на ногах.

В тот день г-н Даже, обедая с супругой, спросил о состоянии здоровья г-жи Зарагир.

— Ей лучше. Да, ей лучше, бедняжке, — отвечала г-жа Даже.

— Бедняжке? Почему бедняжке?

Г-жа Даже сделала вид, что не расслышала. Г-н Даже удивился, повторил вопрос, но она лишь сказала: «Нет, нет», покачав головой. Увидев, что он больше не настаивает, она подогрела его любопытство, дав понять, что ей известна некая тайна:

— Ах, если бы я знала!

— Если бы я знала что?

Г-жа Даже была тщеславна. И тщеславие у нее восторжествовало над верностью слову. По секрету она рассказала мужу все, что узнала от г-жи Зарагир, подведя в конце итог:

— Все очень просто: она хочет положить конец ссоре, которая омрачает ее счастье. Она любит мужа, бедняжка, и надо же, из любви к нему она ему же изменяет! Вот это роман! Какова история, а? Прочла бы в книге, ни за что не поверила бы! А что ты об этом думаешь?

Так г-жа Даже очень навредила г-же Зарагир.

— Думаю, что вся эта история весьма печальна, от начала до конца, — заявил г-н Даже. — Ты говоришь: «Надо же, из любви к нему она ему же изменяет!» Такое рассуждение в моих глазах не извиняет безнравственное поведение женщины, муж которой доверил ее нам. В данном случае укрывать ее, значит поощрять то, что она делает. Придумай какой-нибудь повод, приезд какого-нибудь родственника, но я требую, чтобы госпожа Зарагир переселилась из нашего дома куда угодно.

— Это невозможно! — отвечала г-жа Даже.

— Невозможно? Хочешь, я сам с ней объяснюсь?

— Нет.

— Тогда…?

— Тогда ты обрекаешь меня на мучительные страдания, — ответила она. И до самого возвращения г-жи Зарагир она проклинала строгость мужа.

— Наконец ты вернулась! Представь, какое невезение, я просто в отчаянии, — сказала она. — Дядюшка мужа приезжает в Париж на консультацию к врачам. Он всегда останавливается у нас, а у меня нет другой спальни для него, кроме твоей.

Вежливость г-жи Зарагир облегчила участь хозяйки дома.

— И не извиняйся, не в чем тебе извиняться. Когда приезжает твой дядюшка?

— Завтра. Была бы я одна, я послала бы его к черту, но я замужем и в этом вся беда. Обещай, что не обидишься на меня.

— А ты обещай, что никому ни слова не скажешь о том, в чем я тебе призналась нынче утром.

— Кому могу я сказать? Что ты! — ответила г-жа Даже.

Некоторые неприятности вызывают порой чувство стыда и одиночества, и г-жа Зарагир, отлично понимая причины, выдвинутые г-жой Даже, все же испытывала унизительную неловкость от того, что ей пришлось собирать чемоданы и срочно перебираться в гостиницу.

Вечер она провела с Луи Дювилем. Он пытался утешить ее:

— Не жалейте ни о чем, окружение Даже вам не подходит. Вы — моя тайна, мы будем жить скрытно от всех.

И г-жа Зарагир представила себя в романтическом ореоле печальной и любимой изгнанницы, и участь обездоленной жертвы показалась ей благостной.

На следующий день она переехала в гостиницу. Ей помогала г-жа Даже. Она сняла для нее очень приятный номер, где ее ждали букеты цветов, присланные Луи Дювилем и г-ном Даже. Спальня была оклеена серыми обоями, а гостиная обтянута красной узорчатой тканью с обрамлением из позолоченной лепнины. Все это понравилось г-же Зарагир, но первым ее движением было подбежать к окошку и опереться руками в подоконник, а лбом — в стекло. У ног ее расстилался Тюильрийский сад, с по-зимнему голыми деревьями.

— Какая суровая картина, — сказала она. — Я соскучилась по моим птичкам и по тенистым деревьям в Тижу.

— Ты скучаешь о прошлом, о настоящем и о будущем. Тебе хотелось бы оказаться одновременно и в Тижу, и в Вальронсе, и в объятиях Луи Дювиля, — отвечала ей г-жа Даже.

Г-жа Зарагир прижала к ушам ладони, резко обернулась и крикнула:

— Ах, замолчи, замолчи, умоляю!

— Ладно, давай поговорим о чем-нибудь другом. Какое платье наденешь сегодня вечером?

— Сегодня вечером? Сегодня вечером я никуда не пойду, — отвечала г-жа Зарагир. Как только г-жа Даже ушла, она села и написала письмо мужу.

«Угрызения совести источат мое сердце, если окажется, что я напрасно отложила мой отъезд, отдалив тот день, когда я вновь увижу тебя. Луи Дювиль уехал на две недели. Он посоветовал дождаться его возвращения и, прощаясь, пообещал, что уже совсем недалек миг, когда мы с тобой поднимемся по крыльцу в Вальронсе. Из-за этого стоило пойти на жертвы. Все мои мысли летят к тебе, любовь моя. Мне очень грустно и одиноко, и я очень хочу тебя поцеловать. Что за Рождество будет без тебя, без твоих поцелуев, без твоих слов: «Ты пахнешь небесной голубизной»? Я твой голубой цветок, твой голубенький цветочек и ничего больше».