Сегодня, проходя по веранде, Толя не увидел краешком глаза Машу, которая, как он знал, должна в это время стоять возле своей палки. Он непроизвольно повернул шею, и увидел под окном белое пятно незастланной раскладушки.

Собственно говоря, это только поначалу оно показалось ему белым. На самом же деле среди белых простыней лежала Маша — абсолютно нагая, загорелая, со свесившимися до пола волосами.

Толя замер. Ему стало нечем дышать, сердце колотилось где-то в горле, руки и ноги налились свинцовой тяжестью.

Как же прекрасно было это тело… Страстно хотелось прикоснуться к этим сильным, стройным ногам, к маленьким белым ягодицам… Толе было не знакомо чувство собственничества, терзающее каждого нормального здорового мужчину при виде прекрасного женского тела, ибо мужчиной он еще не стал. Нет, прикоснуться — это слишком, это… он ни за что не посмеет сделать. А вот встать на колени и молиться. Не Богу, а этой девчонке, спящей в своем коконе девичьей тайны и безмятежности.

Он бесшумно приблизился к раскладушке. Маша шевельнулась, повернулась на бок, потом легла на спину. Толиному взору открылся маленький треугольничек еще редких волосков в низу живота, белые груди с ярко-розовыми круглыми сосками. Он никогда не видел нагих женщин, даже на картинках. Он видел нагих детей — своего брата и сестер — в бане. Но они были совсем детьми, и их тела не вызывали у него никаких чувств.

Он подошел совсем близко, и теперь смотрел на Машу сверху вниз.

Она вдруг открыла глаза и сразу увидела его. Она не испугалась, не стала натягивать на себя простыню или же закрываться руками. Она сказала:

— Мою кожу словно огнем жгло. Наверное, это был твой взгляд. Ты давно здесь?

Он не мог вымолвить ни слова — теперь он просто пожирал ее глазами.

Она вдруг улыбнулась.

— Я знаю, что я красивая, — сказала она. — Я на самом деле красивая?

— Да, — с трудом выдавил из себя он и, поперхнувшись, закашлялся. — О Господи, это ведь такой грех.

— Что — такой грех? Быть красивой?

— Да… Нет… То, что ты… что я…

Внезапно он встал на колени и положил голову на краешек ее раскладушки. Она почти касалась ее полусогнутой ноги, и Маша почувствовала на своей коже горячее Толино дыхание.

Она сладко потянулась, ей ничуть не было стыдно своей наготы, потому что нельзя стыдиться того, что красиво — это она прочитала в какой-то книге совсем недавно и восприняла буквально. Тем более, что лежа сейчас нагой перед Толей, она вовсе не думала о том, чтобы соблазнить его — да она и не знала, что значит соблазнить мужчину и как это сделать, хотя, разумеется, и представляла в самых общих чертах, что происходит между мужчиной и женщиной в одной постели. Маше нравилось, что Толя ею любуется. Она бы очень страдала, если бы он не обратил на нее внимания.

— Ты что? — едва слышно спросила она и дотронулась пальцами до его волос. Они оказались мягкими и приятными наощупь.

Толя вздрогнул и поднял голову.

— Я женюсь на тебе, — сказал он. — Подрасту немного и обязательно женюсь.

— Зачем?

— Ты первая женщина, которую я увидел без одежды. Поэтому я должен на тебе жениться.

Машу почему-то смутили Толины слова и она натянула до самого подбородка простыню. В слове «жениться» ей всегда чудилось что-то нечистое и неприличное.

— Но я никогда не выйду замуж, — сказала она. — Я буду актрисой. Балериной. И посвящу всю жизнь сцене. У меня будет много поклонников.

— Ты будешь водиться с чужими мужчинами? — Толя резко встал с колен и теперь смотрел на Машу сверху вниз гневным взглядом рассерженного мужчины. Это… это… Я убью тебя тогда.

Маша расхохоталась, быстро обернулась простыней и вскочила.

— Ты ревнивый, да? Ты очень ревнивый?

— Не знаю… Я… только сейчас это почувствовал. Раньше я не знал, что так может быть.

— Ты стал ревнивым, когда узнал меня?

Толя молчал.

Маша ловко завязала на плече концы простыни, и теперь обе ее руки оказались свободными.

— Потому что я красивая или ты ревновал бы любую девочку?

— Потому что ты очень красивая, и я… я…

Маша подошла к нему совсем близко и положила руку ему на плечо.

— Ты умеешь хранить тайны? — спросила она.

— Да, — сказал Толя, не мигая глядя в ее продолговатые елочно-зеленые глаза.

Она вытянула шею и наклонилась к его уху — они были одного роста, но Маше не хотелось касаться голой рукой Толиного плеча, поэтому пришлось вытянуть шею — и прошептала:

— Мне кажется, мы с тобой родственники. Дело в том, что моя настоящая фамилия вовсе не Соломина, а Ковальская. Соломин — мой отчим, хоть я и называю его папой и очень-очень сильно люблю. Устинья почему-то скрывает свою настоящую фамилию. Она мне сказала, что она — Веракс, но я еще раньше видела случайно ее паспорт. Так вот, она тоже Ковальская, как и мой отец. Она не говорит мне, кто я ей, но часто называет «Коречкой». Это по-польски «дочка», хотя я ей вовсе не дочка. У меня есть настоящая мама, и после того, как погиб отец, она вышла замуж за Соломина. Постой… — Маша увлекла Толю на лестницу, и они присели рядышком на теплую бетонную ступеньку. — А ты не знаешь, какая фамилия была у твоей матери до замужества?