Заикание совпало с особенно острой болью в колене. Я зажала его рукой.

— Смит, что мы должны сделать, чтобы убедить вас дать нам очищающий огонь?

Я массировала колено, пытаясь сосредоточиться на том, зачем мы здесь, а не на изматывающем эффекте, который оказывало на меня лечение.

Целитель вздохнул.

— Я — целитель, и вы знаете, что моим первым и наиболее важным обетом является помощь любому, кто попросит об этом.

Эш почему-то напрягся рядом со мной. Смит имел в виду то, что мы искали.

Я с усилием поднялась на ноги.

— Да, мы знаем это, и зная умоляем о помощи.

Смит улыбнулся мне мягкой, грустной улыбкой.

— Я бы помог вам, если мог, правда, вы должны этому поверить. Но есть маленькая проблема.

Я сглотнула, молясь Богине-матери, чтобы проблема действительно была маленькой, и ее было легко решить. Плата за его услуги, взаимная услуга, награда. Все что угодно.

Оранжевые глаза встретились с моими.

— Очистительный огонь забрали другие. Видимо, вы не единственные, кто страдает от эпидемии.

Я стояла, не осознавая этого.

— Кто... кто взял очистительный огонь?

Вытерев руки толстым белым полотенцем, он заткнул его за ремень.

— Сильфы прислали одного из своих Эндеров за огнем этим утром.

Сжав челюсть, я не осознавала, что подошла впритык к Смиту, пока не посмотрела на него сверху вниз, видя его залысину на голове, которая распространялась как раковая опухоль.

— Как его звали?

На самом деле мне не было нужды спрашивать его имя; я уже знала.

Смит посмотрел на меня, потом на Эша, и снова на меня.

— Викер.

Имя Сильфа эхом пронеслось по комнате. Стояла такая тишина, что можно было услышать, как на пол падает острица.

— Ты знаешь его? — Кактус подошел ко мне, сморщив нос, когда подошел слишком близко и почувствовал запах исцеляющего тоника. Першение в горле заставило его отвернуться.

Я кивнула.

— Да, он убил Брэмли. — прошептала я правду, чувствуя, как сзади меня напрягся Эш. Кактус вымученно засмеялся.

— Ларк, я слышал о твоих бредовых идеях сразу, как попал сюда, ты попыталась все выставить в таком свете, будто Кассава убила твою мать и брата. Но я понятия не имел, что ты сочиняешь до сих пор...

— Это не ложь, полукровка. Ты был там, Кактус, — сказал Эш, его голос был тихим и убийственным, — Ты был там в тот день, и Кассава украла твои воспоминания. Она заблокировала силу Ларк, но оставила воспоминания мне, зная, что никто не поверит слову простого Эндера против королевы.

Кактус перевел взгляд с меня на Эша.

— Она и тебя убедила в этом? Черт, отчасти поэтому меня отослали. Она пыталась внушить мне, что ее сон — реальность, а не то, что произошло. Легочные черви распространились, так же как и сейчас. Люди умирают; это жизнь. Смиритесь с этим. — Его слова были резкими, и я осознала, что он не был мальчиком, с которым я выросла. Я больше не узнавала его. Я попятилась назад, столкнувшись с Эшем.

— Мы должны уйти. Спасибо за помощь вам обоим.

Смит откашлялся.

— Если вы собираетесь найти Эндера, который взял очистительный огонь, то я дам вам один совет. Он не возвращался к Орлиному гнезду.

Я посмотрела на целителя.

— Что ты имеешь в виду? — И как, во имя семи кругов ада, он мог знать это?

Смит покраснел.

— Он обронил записку, когда выходил, я попытался вернуть ее, я правда пытался. Но он ушел прежде, чем я успел... — Он полез в карман и достал тонкий кусок бумаги, помятый и испачканный. Я забрала его и прочла, меня охватил страх. Я передала записку Эшу.

— Сукин сын. Она хочет убить твоего отца, — прошептал Эш.

Слова в записке отпечатались у меня в памяти.

«Отнеси огонь на восточный фронт. Жди, когда черви завладеют королем. Тогда выпусти огонь».

— Разве это не исцелит его? — Кактус взял записку и прочел ее прежде, чем вернуть Смиту.

Целитель покачал головой.

— Нет, когда легочные черви проникают слишком глубоко, они слишком прочно впиваются в организм хозяина. Их все же можно уничтожить, тем самым предотвратив заражение других людей, но если они погибнут, погибнет и их хозяин. Если они используют огонь прямо сейчас, то большинство ваших людей выживут. Если нет... — Он пожал плечами, но это был не пренебрежительный, а скорее сожалеющий жест. — Простите. Мне не дозволено вмешиваться в дела других семей.