Он, видно, основательно был озадачен новым появлением Симбирцева в этом деле. Должно быть, именно поэтому, когда вошел в кабинет Савостьянова, очень уж бодрым голосом брякнул: — Ну, как мои раковые делишки? — хотя в планах его вовсе не было намерения атаковать.

Савостьянов взглянул на него с неприкрытым удивлением.

— Очень рад, — сказал он с небольшим усилием и добавил: — …видеть вас в нормальном настроении.

— А я так подумал, — все в том же развеселом тоне заговорил Павел, усаживаясь возле стола, — зачем себя раньше смерти хоронить? Ничего ведь не известно, правда? А медицина — дело темное, не в обиду вам будь сказано. Разве не бывает случаев ошибочных диагнозов? Бывает! Так что я решил еще пожить!

— Похвальное желание, — хмуро улыбнулся Савостьянов.

Он с трудом выходил из того состояния глубокой и безнадежной задумчивости, в котором — это по нему было видно — находился до прихода Павла.

— А медицина, вы правы, дело темное. Тем более, что ничего определенного, заметьте, я вам не говорил, — неожиданно закончил он.

— Я заметил. Вы просто очень-очень осторожно высказали некое предположение.

Савостьянов кратко взглянул ему в глаза.

Взгляд был без страха. Он крепко держался на ногах.

— А как же иначе? Пока не готовы анализы, ни один добросовестный врач… Я и то, признаться, пожалел о сказанном, когда увидел вашу реакцию. Этого не следовало говорить.

Павел согласился:

— Я уже говорил, что жутко мнительный. После ваших слов, да что говорить? Поверьте, даже о делах не мог думать!

— «Даже о делах!» — скептически улыбнулся Савостьянов. — Вы что же, всегда о делах думаете? И днем, и ночью; и на работе, и в постели?

Последнее слово было слегка подчеркнуто.

«Ага, — подумал Павел, — вот для чего тебе Валентина была нужна. Ну и путаник: теперь уже и ревность решил приплести?»

— «И днем, и ночью, и в дождь, и в метель, всегда стоит на страже синяя шинель!» Такой стишок был в нашей замечательной стенгазете.

Савостьянов хмыкнул — казалось, с удовлетворением.

— Вот даже сейчас, — не в силах остановиться, несся Павел. — Стою у окошка, поджидаю вас. И думаю о чем? О том, что вы мне солгали. Да-да, солгали!

Савостьянов чуть вздрогнул и посмотрел в упор: «Что? Война объявлена?»

— …Говорили, что никогда не ходите по Красногвардейской улице, даже не знаете, что это за улица, а сами преспокойным образом шагаете именно по Красногвардейской.

Савостьянов хорошо, очень хорошо изобразил удивление.

— Эта улица, что рядом с больницей, и есть Красногвардейская? Извините. Тогда я скажу иначе: я всегда хожу по улице Красногвардейской. Удовлетворены?

— Отчасти, — сказал Павел.

У него не было чувства, что он совершает ошибку, но не было и уверенности в целесообразности устраивать этот допрос именно сейчас.

— Отчасти. Потому что вы солгали мне не один раз.

Савостьянов вздохнул: ну что ж, дескать, давайте воевать.

Взял со стола сигарету, твердо прикурил.

Ожидающе посмотрел в глаза Павлу.

О, он совсем еще не был повержен, этот Савостьянов! Рано радовался Павел Николаевич.

— Вы ведь прекрасно знали убитую — Ксану Мартынову! Знали, Савостьянов. Тем не менее сделали вид, что впервые слышите это имя. И даже когда Боголюбов напомнил вам, вы…

— Простите, — Савостьянов недоуменно посмотрел на Павла. — Простите, это что — допрос, насколько я понимаю?

— Нет. Пока не допрос. Но вам придется рано или поздно на эти вопросы отвечать.

Савостьянов облегченно вздохнул.

— Могу хоть сейчас. Да, я действительно хорошо знал эту милую девочку. Больше того, если хотите, — я спал с этой милой девочкой. Вон на той кушеточке.

Он решил даже слегка рассвирепеть, чувствуя свою неуязвимость.

— Но если вы считаете, что я должен рассказывать об этом на каждом углу, — извините, у меня другие правила.

Неожиданно смягчился, как бы даже смилостивился к Павлу:

— Вспомните ситуацию, в которой я услышал о том, что девочку эту… Ксану, зарубили. Я, по-вашему, должен был сказать: «А я ее знаю, покойницу, я с ней спал!» По-вашему, так? Глупо. Тем более, что Андрюша, как оказалось, был с ней в гораздо более… как бы сказать… отношениях, чем я. Да и не сразу я ее вспомнил, поверьте!

Он поколебался несколько, потом встал из-за стола.

— Я рискую, конечно, окончательно пасть в ваших глазах, но… Я хочу, чтобы вы не держали никаких сомнений относительно меня и моих отношений с этой девочкой, которую мне, поверьте, жаль не меньше вашего. Если не больше.