– Да кто тут переживает? Хайван!
– Бородач перешёл на родной язык, и говорил довольно долго, отдавая в своей речи предпочтение ругательным словам. Вообще же ругался на родном языке он довольно редко, и нынешняя пламенная речь даже немного отрезвила его самого.

– Собственно, зачем я пришёл-то к тебе.
– Вклинился Антон в повисшую паузу.
– Это вот, всё это, наш мир, всё, что мы знали - это, короче, залепуха, ерунда! Или все неправда, или неправда большая часть всего. То, как мы живем, это сродни слепому в темной комнате, набитой мусорами, которые могут тебя в любой момент принять. Ну там прямо так в книжке и написано - мир, типа, это занавешенная клетка с голодными чёрными пантерами, и они, типа, видят тебя, а ты их нет. Братан! Ты мне как родной! И поэтому я приехал спасти тебя, открыть тебе глаза! Я, в натуре, делюсь могуществом, этой божественной кровью, которой мы с тобой сейчас закинулись. Ты не подумай чего, это реально не дурь, это реальная вещь! Она откроет перед нами дивный новый мир! Прольет так сказать свет во тьму!

Хозяин квартиры молча и внимательно смотрел на горячо говорившего Антона.

– Послушай, вот я о чем. Боги, ну там индийские или греческие, или ещё какие, они не совсем боги. Короче, я прочитал, что многие из них давным-давно были простыми людьми, ну подтипа как мы с тобой. Потом они постигли истины, получили силу и поднялись так высоко что...
– Антон, оживившись, встал с табуретки и начал прохаживаться по кухне, буквально декламируя свою речь, взмахами руки придавая своим словам больше убедительности.

– Э-э, чё ты там мутишь э-э???? Чё за варианты? Какие боги?! Аллаха побойся!- Бородач немного пришёл в чувство, но снова начал потихоньку закипать, внутренне стыдясь и своего недостойного мужчины страха и своей несдержанности перед хорошим другом.

– Погоди, Рамазан, не шуми! Я хочу сказать, что жизнь твоя сильно изменилась уже. И моя тоже. И тут, короче, ничё не попишешь. Ну, хочешь - в рожу мне плюнь, если тебе от этого легче станет! Понимаешь? Работа, машина, ипотека, дача, братва, мусора - это... тьфу! Пшик! Это всё уже не имеет значения. Теперь деньги для нас ничего не значат, ты меня понимаешь?! И люди, простые смертные, они теперь ничто для нас... понимаешь меня? Левитация, телекинез, снежный человек вся, короче, шняга, про которую на Рен-ТВ рассказывают, вечная жизнь, могущество - вот о чём я тебе толкую. Понимаешь, мы сами можем стать Богами! Я предлагаю тебе власть, о которой смеют надеяться лишь немногие.

– Сабур, тормози, Антон, мне нужно подумать туда-сюда. Я не уверен, что мне это всё вообще нужно.
– Бородач отвёл взгляд от рук Антона, поставил локти на стол, обхватил руками голову.

– Подумай, дорогой, подумай...

8:45 утра того же дня. Москва, улица Зацепский Вал.

Солидного вида мужчина, лет шестидесяти, длинной коктейльной ложкой помешивал грог. Две порции этого напитка он только что приготовил и сейчас подливал в стаканы ром. Одетый в жилетку, отутюженные брюки и мягкие домашние туфли, он стоял на кухне собственной, со вкусом обставленной квартиры. За столом сидел второй мужчина, в толстовке и спортивных штанах. Было видно, что он несколько минут назад вернулся с утренней пробежки и все еще с некоторым трудом переводил дыхание. Сухонький, невысокий, с небольшими щетинистыми усиками, он, из-за своей пышной, с благородной сединой на висках, шевелюры и небольшой бородки клинышком, очень походил на незабвенного всесоюзного старосту Михаила Ивановича Калинина. Глаза у "всесоюзного старосты" были пронзительные, внимательные, но в то же время удивительно добрые, в лучиках морщинок в уголках. Один глаз был подбит, причем синяк и припухлость захватывали и щеку. Хозяин же квартиры густыми бровями, характерным носом, жестким лицом и седыми, короткими, но густыми колючими усами был больше похож на "пищевого" наркома и изобретателя "Докторской" колбасы Анастаса Ивановича Микояна.

– На, дорогой, выпей.
– Он поставил один стакан перед гостем, подсел к столу сам. Затем движением фокусника извлек из кармана брюк плоский серебряный портсигар, а из него, вместо сигареты - два кусочка рафинада. Он положил сахар на блюдечко, секунду полюбовался им, склонив голову набок, затем из жилеточного кармана достал маленькую серебряную, с чернением, фляжку, капнул на каждый кусочек сахара по две капли темной, пахучей жидкости. Мужчины взяли сахар, положили под язык и с минуту молча сидели, рассасывая его. Затем осторожно пригубили грог. Разговор возобновился.

– Вот как тебя угораздило?
– Не в первый, очевидно, раз удивился "Микоян".

– А вот так!
– Запальчиво возразил "Калинин" - Этот молодчик наскочил на меня из-за угла и сразу - Трах! Я и опомниться не успел. Вот ты что бы на моем месте сделал? В милицию побежал или устроил погоню?

– Да правильно все.
– Поморщился "Микоян" - Никуда он от нас не денется. Досадно только, что так не ко времени, я только нам паспорта выправил по министерской линии.

– Вот как?
– Живо заинтересовался бородатый - И когда же едем?

– Через две недели. Поедем через Ливан. У меня там хорошие знакомые есть среди друзов - остались еще со старых времен. Перейдем границу в районе Забадани. Если не найдем того, что мы ищем, в Дамаске, придется ехать дальше - в Багдад. Но я уверен, что это - в Дамаске.

– Он уверен, - проворчал бородач.
– Насчет Антарктиды ты тоже был уверен и что же? Чуть не повторили с тобой судьбу экспедиции Скотта.

Усатый пожал плечами:

– Боги - ветреные существа. А Кутх, наверное, самый ветреный из богов. Ведь он был там, значит, сведения у меня были самые верные. Другое дело - что столетней давности. Но по меркам богов - это не далее как вчера.

– Не заговаривай мне зубы, - возразил "Калинин".
– Мне вовсе не смешно было, когда мы провалились в трещину. Быть погребенным под десятками метров льда и столетия дрейфовать вместе с ледником к морю, чтобы потом уплыть в него с отколовшимся айсбергом - это не входит в мои ближайшие планы на жизнь.

– Мой дорогой друг, ты - неисправимый романтик. А представь себе новый "Титаник", который потонет, столкнувшись с нашими вмороженными в лед телами. Разве это не станет величайшей погребальной тризной, достойной Сарданапала?