Пережив несколько неприятных минут при получении первой информации о случившемся (скандал на весь горздравотдел!), Ванечка вскоре успокоился, узнав, что непосредственная опасность для больного миновала. Однако он не возражал против короткого совещания с участием начмеда и причастных к делу начальников отделений. Совещание окончательно убедило его, что скандал не состоится. И все дальнейшие метания и шум, творимые Кобылянской, были непонятны ему и неприятны.

Когда она в очередной раз пришла и взволнованно сообщила, что врачи плановой хирургии настроены весьма благодушно, Ванечка заметил:

— В общем-то, их можно понять: ведь все закончилось благополучно.

Кобылянская вспыхнула так, словно ее оскорбили. С закипающими на глазах слезами она сказала дрожащим от переполнявшего ее возмущения голосом:

— Безответственность и беспечность, как ржавчина, разрушают наш коллектив!

Ванечка перепугался:

— Ну, что вы, зачем так резко?..

— Это суть! — Она была, кажется, на грани истерики. — Поговорите с хирургами, и вы убедитесь…

— Ну, хорошо, хорошо. — Ванечка встал с кресла. Он согласился, что надо, пожалуй, поговорить с хирургами. — Пусть придут в конце дня.

Так удалось заполучить несколько спокойных часов. И вот снова начмед появилась в кабинете.

— Хирурги собрались, — сухо доложила она.

Ванечка отодвинул папку и вставил шариковую ручку, изображавшую ракету, в подставку (чернильницы с медведями служили теперь только украшением). Пригласил вошедших рассаживаться. Прасковья Михайловна, с поджатыми губами, не отрывая взгляда от сцепленных своих пальцев, грузный Кирш и скучающе-небрежный Валентин Ильич сели у дальней от стола стены. Кобылянская заняла место в одном из кресел у стола.

— Как же это получилось? — без особого выражения начал Ванечка, обращаясь к Прасковье Михайловне. Та еще крепче сжала пальцы и молчала.

Щегол запрыгал в своей клетке, застучал клювом по кормушке.

— Прасковья Михайловна, конечно, поняла свои ошибки, — заговорила строго начмед, — и оценила правильно, я думаю, свой проступок. Но вот молодые врачи отделения так ведут себя, что — я убеждена! — они не поняли преступности случившегося! Здесь нет, к сожалению, Германа Васильевича, он ушел после дежурства, но ему, по-моему, много предстоит еще воспитательной работы на отделении…

— При чем здесь Герман Васильевич? — пожал плечами Кирш. — И почему вы считаете, что мы не поняли чего-то? Не бегать же всем, как морские свинки в коробке! И так все ясно…

— Вот! — злорадно изрекла Кобылянская, оборачиваясь к Ванечке. — Слышите? Вот и все.

Ванечка поерзал в кресле.

— Ну, в самом деле, при чем здесь морские свинки?

— Я так просто сказал, сравнил… Бегают они в волнении… — смутился Кирш.

— Побегали бы вы при Бате! — взвизгнула Кобылянская. — Места бы себе не нашли со всеми вашими безобразиями!.. Безответственные люди не имеют права находиться у постели больного! И особенно хирурги! — кричала начмед. Это были привычные слова, ежедневно произносимые некогда Батей, а в последнее время редко повторяемые, хорошо и давно всем известные и понятные.

— Слова все это! — возмутился Кирш. — Кто назовет Прасковью Михайловну беспечным хирургом? Ну, случилось несчастье… С каждым ведь может…

— Вот! Вот! — прервала его Кобылянская, стремительно поднимая свое тяжелое тело из кресла. — Может! Слышите?.. Не о Прасковье речь! И вы прекрасно понимаете это! О вас разговор, о вашем отношении к случившемуся!..

— Ну тогда бы нас только и вызвали сюда, — буркнул Кирш.

— Вот ваш приятель сидит сейчас и улыбается, — продолжала Кобылянская. — Понимаете, улыбается в такую-то минуту!..

— А при чем тут мы? — спокойно спросил Валентин Ильич. — Я, что ли, переливал? Какие у вас конкретные ко мне претензии? Нет?.. А школьные экзерсисы оставьте. — Он безмятежно смотрел на нее ясными голубыми глазами, а она так и застыла с раскрытым от изумления ртом.

Щегол радостно крикнул в паузу. Ванечка посмотрел в его сторону и заговорил:

— Случай, конечно, некрасивый. Если бы больной умер — а вы хорошо понимаете, что могло и такое быть, — мы бы ославились на весь город. И тогда следствия и суда было бы не миновать…

Зазвонил телефон. Ванечка поднял трубку и сказал, не слушая, быстро и тихо:

— Совещание. Позвоните позже.

Начмед села и, набычившись, уставилась в пол.

— Нам необходимо сделать из этого случая самые серьезные выводы, чтобы впредь такое стало невозможным, — продолжал Ванечка. — Молодости нередко присуща беспечность. — Он поговорил некоторое время о молодости, потом — о долге врача, который никогда не должен забывать, что от него зависит жизнь и здоровье других людей. — Администрация еще будет, вероятно, заниматься этим случаем, — закончил он, не умея скрыть извиняющиеся нотки.