— Черт возьми! — вслух удивился Герман, останавливаясь. Он был уверен, что их утренний разговор с Лидией Антоновной — одна из ее шуток… Герман прошел в «гараж», взял там канистру с бензином, собранный рюкзак и спустился на мол. Лида заметила его, поднялась навстречу.

— Очень здесь здорово.

Он кивнул.

— А я давно вас жду. Проспали?

— Да, я только в начале третьего ушел из больницы.

— Что-нибудь с Кухнюком? — встревоженно спросила она. — Я звонила часа два назад, сестра сказала, что все нормально.

— С Кухнюком — да.

Герман перешел по сходням на бон, и Лида последовала за ним. Он подтянул лодку, бросил в нее рюкзак и канистру.

— Запрыгнете?

На ней были эластиковые брюки и куртка из плотной тонкой материи с металлическими пуговицами. Герман придержал лодку за борт, пока она пробиралась к скамье перед защитным козырьком. На скамью были положены поролоновые подушки, а две обитые пенопластом спинки создавали полную иллюзию двух удобных кресел. Лида с удовольствием пощупала подушки.

— А я-то собиралась сесть на весла! — весело сказала она.

Герман позвал Нерту. Собака, выскочив из кустов, прыгнула на свое место в корме и, только теперь заметив Лиду, удивленно склонила набок голову.

Лида рассмеялась.

— Что, другая женщина?

— Она вообще не привыкла к женщинам на борту. — Герман завел мотор, выбрал конец и оттолкнулся от бона. Сел в свое кресло рядом с Лидой и стал выводить катер из канала.

— Так уж и не привыкла?

Герман вдруг подумал: зачем она здесь? Чего хочет? Морочить себе голову он не позволит. Неожиданно он разозлился. Повернулся к ней, посмотрел. Нога на ногу, улыбается, довольна. И — ничего не скажешь — красива, стерва!..

Герман отвернулся, стал огибать мол. Ему казалось, что скажи он ей сейчас что-нибудь прямо, как в разговоре с мужчиной, например: «Чего вы, собственно, хотите, Лидия Антоновна?» — она одумается и попросит высадить, пока не поздно…

Он развернул катер и направил его к середине реки. Небольшая волна стала бить в борт, раскачивать.

Лида рассмеялась.

— Хозяин вы не из приветливых.

— Простите, — смущенно буркнул Герман. — На воде я привык к одиночеству…

Нерта решила познакомиться с новым членом экипажа, подошла к Лиде, стала ее обнюхивать. Лида погладила собаку по спине, та ткнулась ей в ладонь мокрым носом.

— Мягкая-то ты какая! Не то что твой хозяин.

Катер медленно, преодолевая течение, шел невдалеке от берега. На пляжах было малолюдно. Парочки уединялись на узких желтеющих косах, подпертых густым, еще буйным, но по-осеннему серым кустарником, кое-где играли в волейбол; небольшие компании резались в карты. Прибрежный парк тянулся долго, пресыщенный солнцем, в подпалинах, сам усталый и располагающий к молчанию и покою.

Навстречу шла «Ракета», вздыбившись над водой, в бурунах белой пены. Когда она поравнялась с ними, Герман развернул к ней носом катер. Несколько крутых волн, так, что захватывало дух, подняли и опустили его; брызги полетели через козырек.

— Красота! — сказала Лида.

С пляжей коричневые люди побежали в воду.

— Помните, летом откуда-то с этих пляжей привезли парня, которого ударили ножом, — вспомнила Лида.

— Да, ему пришлось удалить легкое.

— Чем вы все-таки расстроены?

Герман махнул рукой. Ему почему-то не хотелось говорить ей о Тузлееве, о Прасковье, обо всей этой тягостной истории. И о пересадке почки тоже. Просто не хотелось вообще говорить об этом.

Ровно гудел мотор, легкий ветер поднимал с реки теплый влажный воздух.

— Проклятая у нас все же работа, — неожиданно произнес Герман после долгой паузы.

— Разве вы ее не любите?

— Это не то слово.

Она помолчала, думая, потом сказала:

— Вы любите, но усложняете. Мужчины это умеют… А я так — люблю.

— Вы, анестезиологи, все же дальше от больного. Точнее — от человека. — Ветер растрепал его темные, с густой проседью, короткие волосы, закрыв часть лба. Удлиненное лицо от этого казалось еще более замкнутым.

— А вот ваш Валентин тоже говорит, что любит хирургию. Даже стихи в подпитии читал насчет того, что любовь эта сильнее, чем к женщине. Сильнее — значит, похожа?

Он еще молод, — угрюмо заметил Герман. В больнице сплетничали насчет Лидии Антоновны и Валентина Ильича. Упоминание о нем сейчас было почему-то неприятно Герману. Он даже не подумал об этом, а почувствовал.

— Вы мне очень нравитесь, — сказала Лида серьезно. — Я просто не знаю, что с этим делать.

Герман скосил на нее глаза, усмехнулся:

— Интересно, до каких лет я буду нравиться студенткам, — и вспомнил жену. Все получается глупо и неестественно…

— Так как же вы определите свое отношение к хирургии? — по только ей одной понятной логике разговора спросила Лида.