Надо отдать моему отцу должное: он никогда над таким дерьмом не смеялся. То есть, над

такими вещами. Черт его знает, как ему удавалось сохранять спокойствие. Лично мне было сложно

не засмеяться – в случаях, когда Гэвин не говорил про дер... про такие вещи на людях и не смущал

меня.

– Гэвин, помнишь наш вчерашний разговор насчет слов для взрослых? Так вот, «дерьмо» и

есть одно из таких слов. Не говори его, – строго произнес отец, глядя Гэвину в глаза.

– А когда я стану большим мальчиком, мне будет можно говорить это слово?

– Да, когда станешь большим мальчиком, тогда будет можно, – ответил он.

Гэвина его ответ, по-видимому, удовлетворил, и он забыл про дерьмо-парк. Отец отпустил

его, и он, выбежав за дверь, умчался по коридору в свою комнату.

– Спасибо, что посидел с ним вчера, когда Лиз уехала к Джиму, – сказала я, прислонившись

к спинке кровати.

– Ага.

Он все стоял, глядя на меня, и попивал свой кофе. Он чуял: что-то произошло. Я не

чуралась алкоголя, но то, как я так накачалась вчера – да еще на работе, – означало, что произошло

нечто плохое. Слава богу, Лиз осталась со мной в баре на всю ночь и проследила за тем, чтобы я не

разбила еще больше стаканов и не наблевала кому-нибудь на колени.

Не знаю, как мне удалось проанализировать то, что произошло вчера ночью. Или, точнее,

того, кто произошел вчера ночью. Едва увидев его лицо, я сразу его узнала. Его синие глаза были

неопровержимой уликой. Мало того, что они постоянно мне снились, мне вот уже четыре года

приходилось ежедневно смотреть в точно такие же глаза.

Черт!

Утренний сон наверняка тоже был про него.

Двойной черт!

Голос тоже был неопровержимым доказательством. Этот глубокий, хрипловатый голос,

который бормотал «Боже, ты так чертовски красива» в той темной комнате пять лет назад, все время

всплывал в моей памяти. После того, как я перевернула поднос и нырнула за барную стойку, я с

паникой посмотрела в сторону Лиз. Она без колебаний подошла ко мне, чтобы посмотреть, что

произошло. Мои безумные слова «О ГОСПОДИ, О ГОСПОДИ, О ГОСПОДИ, МАТЬ ТВОЮ, ЭТО

ОН, ЛИЗ, ЭТО ОН И ОН ЗДЕСЬ, И ОН ВИДЕЛ МЕНЯ, И О ГОСПОДИ, Я НЕ МОГУ СДЕЛАТЬ

ЭТО ПРЯМО СЕЙЧАС!» подтолкнули ее к действию, и она высунула голову, чтобы рассмотреть

его получше. Всего через несколько секунд она снова скрылась в моем убежище и визгом

подтвердила, что это Он.

Мой папа стоял у двери и постукивал ногой в ожидании продолжения. Времени, чтобы

обдумать свои следующие слова у меня не было, но от отца я никогда не скрывала. И, сделав

глубокий трагический вздох, выпалила:

– Вчера вечером он приходил в бар.

Несколько секунд отец вопросительно смотрел на меня. Потом до него дошло. Его глаза

округлились, а челюсть отвисла. Он точно знал, кого именно я имела в виду. В моей жизни было не

так много мужчин, и мы оба знали: если б я говорила о них, то называла бы по именам.

Единственным человеком, которого мы называли местоимением «он», был...

Черт! Я до сих пор не знаю, как его, черт побери, зовут!

– На сей раз ты хотя бы выяснила его имя? – с сарказмом спросил отец, словно считав мои

28

LOVEINBOOKS

мысли.

Я покачала головой и спрятала лицо в ладонях.

Отец вздохнул.

– Ну, если он вернется, и его понадобится убить, дай мне знать. Я обстряпаю все так, чтобы

это походило на несчастный случай.

Если вы враг Джорджа Моргана, и видите его, то все равно уже слишком поздно. Он уже

убил вас. Просто вы этого еще не осознали.

***

После душа и двух чашек кофе я снова почувствовала себя человеком. Почти. Пока Гэвин

одевался, я проверила автоответчик и нашла сообщение от Лиз. Она просила встретиться с ней в

старом помещении пекарни Андреа, чтобы я осмотрела место, прежде чем потеряю самообладание

из-за той бомбы, которую она вчера сбросила на меня в машине. Лиз очень хорошо меня знала. Она

понимала: стоит мне очухаться, и я скажу, что ей категорически запрещено покупать мне долбаный