— Как же ты, Быховец, а?.. Мотоцикл и так далей… Из-за него человека хотел убить?

— Какой мотоцикл? — усмехнулся Мишка. — Он зерно ворует, а я его накрыл.

— Как так? — удивился участковый.

— Это мы-то зерно воруем? — вскинулась мать Толика, и добродушное лицо ее изобразило полнейшую невинность. Она чутко прислушалась ко всему, что говорят вокруг. — Да что ж это делается? Чтоб тебе язык собаки откусили!.. Нет, мы это дело так не оставим!..

К калитке подошла Соня, держа в руках пиджак Толика. Она хотела повесить пиджак на столбик у калитки, но, услышав голоса, заглянула во двор. И испугалась, увидев окровавленного Толика.

— Толик, что с тобой? — бросилась она к нему и положила пиджак на колоду. Но мать Толика оттолкнула ее, закричала:

— Так и ты здесь? Ах вы, ворюги проклятущие!.. Вы только гляньте на нее: с братом по чужим дворам шастают! Небось на стреме стояла? Небось вместях с братцем порешили нашу мотоциклу украсти?

— Бросьте, мама, — скривился Толик, пытаясь встать с колоды.

— Цыц! — прикрикнула она на него и погрозила Соне кулаком: — Я тебя давно раскусила!.. Давно примечаю, на что заришься!..

— Да вы что?.. — растерялась Соня. — Толик, скажи… Ведь мы с тобой…

— Да ну вас, — отмахнулся он. — Сказано, бабы… Факт…

Соня вся сжалась, затравленно огляделась. Заметила, что к Мишке идет участковый, метнулась к ним.

— Ну, пойдем, разберемся, — сказал Мишке участковый.

— Куда вы его? — волнуясь, спросила Соня. — Миша, за что ты Толика?

— За дело, — ответил Миша, подымаясь с козел. — Хорош у тебя женишок оказался!

— И Соньку ведите! — крикнула участковому мать Толика. — Это ж одна шайка!

Участковый сиял фуражку и, потрясая ею в воздухе, громко приказал:

— Тихо, граждане! Расходитесь, это вам не цирк!

В ту же минуту на улице кашлянул висевший на столбе репродуктор, и мужской голос хрипловато сказал:

— Говорит колхозный радиоузел! Доброе утречко, дорогие товарищи доярки! Вы, должно быть, уже отзавтракали и готовы выехать на фермы. Рад сообщить, что машина за вами вышла. Так что желаем вам на сегодня высоких надоев и приятного самочувствия. А теперь прослушайте песню…

И с пластинки на все село разлилась песня Аллы Пугачевой с остерегающим припевом: «То ли еще будет, то ли еще будет, ой-ё-ёй!»

Под эту песню люди на рассвете покидали двор Толика. Под эту песню Соня бежала по улице села, ничего не видя перед собой.

Потом был суд. Он проходил в небольшом полупустом зале.

Молоденькая женщина-судья читала приговор. Все слушали стоя: на задних рядах — группа колхозников вместе со своим председателем Прасковьей Ивановной, в первом ряду чинно стояло принаряженное семейство Толика, а за деревянным барьером — Миша, охраняемый милиционером.

— Рассмотрев в судебном заседании дело по обвинению, — скороговоркой читала судья, — Быховца Михаила Семеновича… в злостном хулиганстве, выразившемся в нанесении тяжелых телесных повреждений гражданину Котовичу Анатолию Яковлевичу, что подтверждается документами медэкспертизы и показаниями свидетелей, народный суд в составе судьи Шариковой, заседателей Баранова и Толчей, приговорил Быховца Михаила Семеновича к двум годам лишения свободы в исправительно-трудовой колонии… Подсудимый, вам понятно?

— Интересно, мне два года, а ему? — едко усмехнулся Миша, кивнув на Толика.

— Подсудимый, я спрашиваю, вам понятно?

— Да ничего мне не понятно! — возмутился Миша.

— Судебное заседание объявляю закрытым, — сказала судья, и судьи вышли в боковую комнату.

Мишка обернулся в зал. Увидел заплаканную мать. Она суетливо пробиралась к нему:

— Миша, сыночек…

— Не плачьте, мама. Я скоро выйду, — старался улыбаться Мишка. — Они ж не разобрались.

— Пошли, — вежливо сказал ему милиционер, но уже не тот, участковый их села, а совсем другой.

Выходя из зала, Соня подняла заплаканные глаза и увидела рядом Толика. Он поспешно отвернулся и нагнул голову…

Когда председатель колхоза Прасковья Ивановна постучала в кабинет судьи, судья Мила Сергеевна держала в руках пудреницу и помаду. Рабочий день у нее закончился, и теперь она могла уделить внимание своей внешности.

— Да-да, — сказала Мила Сергеевна, пряча пудреницу и помаду в стол.

— Здравствуйте, — поздоровалась, войдя, Прасковья Ивановна. — Не помешала вам?